Вой молодых волков - Дмитрий Чайка

будто попадала в Ирий, каленой стрелой своего разума прорываясь через тенета бренного мира, то с каждым днем Ирий отдалялся от нее, а потом и вовсе отгородился прочной стеной, за которую ей не было ходу. Как это могло получиться? Она терялась в догадках. И вот однажды, когда вместо душевного подъема и притока силы она снова ощутила лишь пустоту и скуку, Ванда призналась во всем мужу. Она рыдала как девчонка, не понимая, что происходит.

— Богиня покинула меня, государь муж мой, — всхлипнула она, доверчиво уткнувшись в плечо самого дорогого ей человека. Она знала, что он не осудит ее, хоть и был христианином. — Почему? За что?

— Ты стала сомневаться, — просто сказал он ей тогда, и это все объяснило.

— Да! — прошептала она. — Я стала сомневаться…

Истинная вера способна творить чудеса, да только это обходится дорого. Вера требует полной отрешенности и безусловной преданности, иначе она рассыпается в прах, словно прогоревшие угли. Ванда, которая всегда была неуемно любопытной, живя с человеком, обладавшим острым умом, не могла не измениться. Истинно любящие друг друга люди начинают думать в унисон. Им не требуются слова, чтобы понимать друг друга, а потому на многие вещи они начинают смотреть одинаково. Ванда читала то же, что и он. Она обсуждала с ним вопросы государства, потому как княгини — тоже часть Золотого рода, и олицетворяют непоколебимость его власти. Она, получившая великолепное образование, постигнув риторику и логику, со временем стала больше походить на мужа, чем на свекровь. Так постепенно слепая незамутненная вера сменилась критическим анализом, и ее мир рухнул. То, что раньше казалось ей незыблемым, словно Карпаты, теперь стало суетным, мелким и даже немного смешным. Так она потеряла свою Богиню и превратилась в служительницу той, кого стала считать просто куском мертвого мрамора. Она творила ритуалы бездумно, словно кукла на веревочках, и испытывала невероятное облегчение, когда все заканчивалось, и больше не было необходимости врать. Тогда она просто ехала домой, к мужу и детям, превращаясь до следующего воскресенья в княгиню, мать и жену. И она продолжала жадно читать все подряд, от стоиков до отцов церкви. И от этого у нее образовался какой-то свой, ни на что не похожий взгляд на божественную сущность.

Для нее, как и для многих нобилей, посвящение Высшей справедливости стало откровением. Уже давно имя Мораны не поминали, строго следуя плану, который когда-то разработали два умника из университета. Языческая богиня должна была умереть, и она почти умерла, скрывшись за абстракцией в виде великой идеи. Это было непросто поначалу, пока делами руководили старики вроде Горана, но потом, с их уходом, пошло полегче. Богиня, оказывается, не любила, когда ее поминали всуе, и это имя перестали произносить вслух, да так, что молодые его не слышали вовсе. Они приходили служить Высшей справедливости, а не той, кто олицетворял у словен смерть и смену времен года.

Вот тут-то, в подземелье Тайного Приказа, Ванда и нашла ответы на все свои вопросы. Для нее, язычницы, чье сознание не изменила христианская мораль, насильственная смерть не являлась грехом. Напротив, смерть во благо великой цели сама становилась благом. Потому-то она так легко и карала, и миловала, не тратя время на сожаления. Да у нее их и не было, сожалений этих. Как в этот день, когда племя мильчан поклонилось ей головами своих владык. Тогда она только и поверила, что ее муж победит.

Ее бесцеремонно отвлекли от воспоминаний…

— Госпожа! — гвардеец-хорутанин ударил кулаком в грудь. — Лесовики какие-то у городских ворот стоят, вас зовут. Мильчане вроде.

— Меня? — уточнила княгиня. — Не цезаря Александра и не князя Берислава?

— Вас, госпожа, — кивнул гвардеец. — Молодой государь за Дунаем воюет. Он кочевья кочагиров истребить под корень решил.

— Собираться! — Ванда велела служанкам подать одежды для парадного выезда. Она исполнит свой долг. Ведь именно для этого ее и отправил в поход многоумный муженек.

Выезд живой Богини всегда поражал многолюдностью и торжественностью, но теперь он удивлял и количеством охраны, что его сопровождала. Конная сотня в тяжелой броне взяла ее в круг. После того как предыдущий командир стражи и десяток гвардейцев, позволивших убить государя, удавились от позора, хорутане озверели совершенно. Их отцы и братья погибли позорной смертью, не удостоившись честного железа. Задохнуться в петле — это худшая судьба для воина, а потому мильчан обыскали с головы до ног, лишив даже поясных ножей. Тем пришлось терпеть.

Они стояли у ворот острога, пугливо поглядывая на его стены и башни. Мало кто из людей этого племени уходил из своих земель дальше, чем на день пути. Кроме тех, кто собрался в поход с князем Кием. Мильчане, дивясь здешнему многолюдству, приуныли. Такой город, хоть и слабый, им не взять нипочем, они это понимали прекрасно.

— О прощении молим, матушка! — в пояс поклонились старцы. — Не дай кромешникам погубить наш народ. Отложились мы от мятежного войска, а владыки наши вот…

На стылую землю из дерюжного мешка спелыми яблоками посыпались головы бояр и их сыновей. По движению брови стражник поднял каждую голову и показал ей. Да, все трое родовых вождей мильчан были здесь. Остальных она не знала. Видимо, это их сыновья и самые упорные заводилы.

— Ваши вины прощены, люди! — глубоким грудным голосом произнесла Ванда, и голос ее разнесся по площади перед княжьей цитаделью. — Славьте милость государей Святослава и Александра. За преступления ваши иной кары не будет, но собственным владыкам от сего дня у племени мильчан не бывать. Править вами станет княжий жупан, который прибудет в ваши земли по первому льду. Власть его будет справедлива, как и везде в империи. У нас один закон от холодного Гамбурга до жаркой Нубии, и теперь вы будете жить по нему.

— А как же вече наше? — крикнул кто-то из толпы.

— Собирать можете, — махнула Ванда рукой, пальцы которой были унизаны множеством перстней, — но писаный закон превыше решения Веча. Там вы можете наказ принять и к государю челобитную отправить. Челобитный Приказ — в Братиславе. Найдете.

— Понятно, — нахмурились мильчане, но протестовать не решились, поглядывая на гвардейцев, которые только и ждали, что кто-то начнет дурить. Не дождались.

— Благослови, матушка, — сказал один из делегатов, и Ванда милостиво протянула руку вперед.

Она теперь добрый дознаватель, а ее муж злой. Ну что же, пусть так. Она согласна,