Стиратель - Яна Каляева

тебя. Мой новоиспеченный супруг — человек гнусный, он способен на любую мерзость. Но у тебя есть друзья, и они хотят, чтобы твой дар сиял на благо всем. Я подскажу, как добраться до них. Но сперва сниму «Крик Вишни».

Все-таки Симона очень красива, особенно сейчас, подсвеченная двумя магическими светильниками. Точеные черты лица, высокие скулы, королевская осанка, подчеркнутая корсажем грудь… Я мог бы поверить, что это ангельское создание в самом деле горит желанием освободить несправедливо заточенного — если бы не та встреча на дороге, когда красотка от нечего делать решила потренировать смертоносное заклятье на первом встречном. Что же ей нужно на самом деле?

Симона запрокидывает голову — ах черт, какая все-таки роскошная шея — воздевает руки и принимается словно бы ткать невидимое кружево. В воздухе струится мелодичный шепот, он проникает в самые темные углы, отражается от стен, заполняет собой все пространство камеры. Кажется, шепчет не одна Симона, а десятки голосов — женских, мужских, детских. Передо мной сейчас творится по-настоящему сложная магия, она даже напоминает чудо… хотя по существу Симона всего лишь снимает заклятье, наложенное более слабым магом. Жаль, я не могу войти в Тень и посмотреть оттуда.

Но… я могу! Могу войти в Тень! Так же легко, как прежде, до «Крика Вишни».

Подавляю порыв немедленно нырнуть. Незачем. Вредить Симоне сейчас не в моих интересах. Путь к свободе — здесь, в реальности.

Симона заканчивает колдовать и тепло улыбается мне:

— Вот ты и свободен, целитель. Внутренне. Теперь нужно выбраться с баронских земель. Твой друг, он не может действовать здесь, мы не имеем права подавать повод к войне. Тебе надо добраться до Пурвца. Там у южных ворот стоит карета. В ней тебя ждут.

У меня миллион вопросов. Кто этот таинственный друг? Какую магию применяла Симона, чтобы сбросить с меня «Крик Вишни»? Зачем она помогает мне? Но спрашивать нет смысла, стервочка скажет ровно то, что ей нужно сказать — и едва ли это окажется правдой. Потому ограничиваюсь практическим аспектом:

— Как я смогу добраться до Пурвца?

Симона явно готова к этому вопросу:

— За конюшней стоит оседланный конь, отдохнувший и сытый. Стража на воротах сегодня, так уж вышло, спит крепким сном. На ближайшем перекрестке поверни налево, потом снова налево, и больше никуда не сворачивай. Пурвц в шести часах скачки, к рассвету будешь на месте. Береги силы коня, не переходи в галоп без крайней необходимости.

— А что барон и его друзья?

— Эти олухи перепились и валяют девок. Если встретишь кого-то из слуг, приглуши, чтоб не поднял тревогу. Но такого не должно быть, все или прислуживают хозяевам, или спят.

Секунду колеблюсь — стоит ли благодарить Симону за помощь. Решаю, что обойдется — она явно действует в своих интересах, хоть и трудно поверить в это, глядя в ее прелестное лицо. Пожалуй, не поеду я ни в какой Пурвц. Но выбраться из замка и его окрестностей нужно в любом случае.

Все-таки выдавливаю из себя:

— Благодарю тебя, добрая госпожа.

Симона только улыбается, делает знак идти следом и легким шагом направляется к выходу из темницы. Едва поспеваю за ней — все-таки ноги затекли, да и вообще изрядно ослаб за неделю заточения. Мы проходим по темным коридорам. Уже через несколько шагов боль в мышцах возвращается — да, слабенькое у Симоны целительство. Трачу десять секунд реального времени, чтобы войти в Тень и наскоро привести себя в порядок. Мышечный тонус восстанавливаю, а с бронхитом придется повозиться, но это не срочно.

Мы выходим на двор — по виду пустой. Уже полностью стемнело. Накрапывает мелкий холодный дождь.

— Иди же, целитель, — улыбка у Симоны ясная, или так кажется из-за грамотно выставленной подсветки. — Легкой тебе дороги!

Летящей походкой уходит в замок — не к парадному входу, а к двери для слуг. Наверно, не хочет привлекать к себе внимания. Что же, ее дело. По пути к конюшне на всякий случай избегаю открытого пространства, крадусь вдоль ограды — хотя вряд ли в темноте кто-то разглядит из окна пересекающего двор человека, но рисковать не хочется. Сам же выправил мерзавцу Арне превосходное зрение…

До конюшни добираюсь никем не замеченный и уже успеваю порадоваться этому, когда вдруг сталкиваюсь нос к носу с человеком. Он появился словно бы из ниоткуда — на самом деле вышел из неприметной боковой двери. Сразу ныряю в Тень, чтобы вырубить парня, пока он не поднял тревогу — и только там его узнаю. Свежие рубцы на левом легком — свою работу ни с чем не спутаю. Это Кир.

На автопилоте провожу врачебный осмотр недавних повреждений и остаюсь доволен. Рановато перестал вести пациента, однако молодой здоровый организм отлично справился сам. И если сейчас погрузить его в глубокий сон, ночь на соломе ему существенного вреда не нанесет. Пожалуй, так и следует поступить… или нет? Парень имеет право знать, как его отец поступил с его матерью. А Тень удобна для многого, но только не для разговоров.

Выныриваю.

— Не пугайся, Кир, я не причиню тебе вреда. Не для того столько тебя латал, чтобы сейчас портить. Давай зайдем в конюшню.

Мальчик шумно сглатывает и растерянно кивает. Входим в здание, прикрываем дверь. Уютно пахнет опилками и сеном. Лошадь в ближайшем стойле спит на боку, похрапывает даже — значит, чувствует себя здесь в безопасности.

— Как ты себя чувствуешь?

— Н-нормально… Бегать только тяжело, задыхаюсь сразу.

— Да кто тебе только разрешил бегать! Лечишь, вас, лечишь, а вы бегаете! Три месяца никаких нагрузок, и будешь как новенький. Хорошо бы еще на осмотр являться раз в неделю, но как-то… обстоятельства не способствуют.

— Ты… уезжаешь?

— Нет, блин, прогуляться перед сном вышел, а то жопу в вашей фамильной темнице отсидел. Да, уезжаю. Куда, то тебе знать не нужно. Нужно знать другое. Кир, это тяжело…

Лица паренька не разглядеть — магический свет он догадался не зажигать. Вижу только, что он схватился рукой за притолоку. Как бы новости его не подкосили, он еще не вполне оправился после ранения… С другой стороны, ему важно знать, что отцу доверять нельзя. Как барон поступит со слабым наследником от нелюбимой жены, когда красотка Симона нарожает новых?

Чувствую себя тенью отца Гамлета в любительском спектакле.

— Кир, твоя мать умерла… не сама. Твой отец вынудил ее наложить на себя руки, угрожая, что в противном случае убьет тебя. Я