Ивлин Во - Полвека без Ивлина Во

— Как, вы говорите, зовут этого мальчика?

— Ивлин Во, — ответили ей.

— Кто он?

Никто из моих друзей этого не знал. Кому-то пришло в голову, что она приняла меня за английского писателя.

— Я это знала, — сказала она. — Он единственный человек на свете, с кем я жаждала познакомиться. (Пожалуйста, потерпите это отступление: все завершится моим унижением.) Прошу вас, подвиньтесь, чтобы я могла сесть рядом с ним.

Затем она подошла и заговорила со мной.

Она сказала:

— Никогда бы не подумала по вашим фотографиям, что вы блондин.

Я не знал, что на это ответить, но, к счастью, в этом не было необходимости, поскольку она тут же продолжила:

— Только на прошлой неделе я читала вашу статью в «Ивнинг стандард». Она была настолько замечательной, что я вырезала ее и послала своей матери.

— Мне заплатили за нее десять гиней, — заметил я.

В этот момент бельгийский барон пригласил ее на танец. Она ответила:

— Нет, нет. Я упиваюсь гениальностью этого замечательного молодого человека. — Потом повернулась ко мне: — Знаете, я телепат. Как только я вошла в этот зал, то сразу пошла, что тут присутствует великая личность, и я знала, что должна найти ее еще до окончания вечера.

Полагаю, настоящие писатели-романисты привыкли к подобным вещам. Мне это было внове и очень приятно. Я пока написал две ничем не примечательные книжки и еще считал себя не столько писателем, сколько безработным школьным учителем.

— Знаете, — сказала она, — в нашем веке есть лишь еще один великий гений. Сможете угадать его имя?

Я стал гадать:

— Эйнштейн? Нет… Чарли Чаплин? Нет… Джеймс Джойс? Нет… Кто же?

— Морис Декобра[27], — сказала она. — Я хочу устроить маленькую вечеринку в «Ритце», чтобы познакомить вас. По крайней мере, буду чувствовать, что не напрасно прожила жизнь, если познакомлю вас, двух великих гениев эпохи. Человек ведь должен что-то сделать, чтобы жизнь его не была напрасной, не так ли, или вы так не думаете?

Какое-то время между нами царило полное согласие. Затем она сказала нечто, заронившее во мне легкое подозрение:

— Знаете, я так люблю ваши книги, что, уезжая в путешествие, всегда беру их с собой. Они стоят у меня в ряд у кровати.

— Вы, случаем, не путаете меня с моим братом Алеком[28]?Он написал куда больше книг, чем я.

— Как, вы говорите, его зовут?

— Алек.

— Да, конечно. А вас?

— Ивлин.

— Но… но мне говорили, вы пишете.

— Да, пишу понемногу. Видите ли, я не могу найти никакой иной работы.

Ее разочарование было столь же откровенным, как до этого дружелюбие.

— Ах, — воскликнула она, — какая жалость!

Затем она пошла танцевать со своим бельгийцем, а закончив, вернулась за свой прежний столик. При расставании она неуверенно сказала:

— Мы непременно встретимся снова.

Не знаю, не знаю… Сомневаюсь, что она добавит эту книгу с этим эпизодом к стопке книг моего брата возле своей кровати.

Далее мой путь лежал в Монте-Карло, где предстояло сесть на корабль «Полярная звезда».

Я решил сойти в Монако, потому что, как мне сказали, отели там дешевле и там удобнее сесть на пароход.

Вокзал в Монако очень мал и непритязателен. Единственный носильщик, которого я смог найти, состоял при отеле с довольно внушительно звучащим названием. Он взял мой чемодан и отвел меня под снегопадом вниз в свой отель. Это оказался pension [29] на боковой улочке. Там была небольшая гостиная, заполненная плетеными креслами, в которых сидели с рукодельем пожилые англичанки. Я спросил у своего провожатого, нет ли в Монако отеля получше. Конечно, есть, ответил он, все отели в Монако лучше этого. Итак, он вновь подхватил мой чемодан и мы вышли под снег, преследуемые управительницей, и вскоре добрались до более крупного отеля с видом на гавань.

После ланча снег прекратился и установился очень холодный, но погожий день. Я поднялся на трамвайчике наверх, в Монте-Карло. От бастиона под променадом доносились звуки выстрелов — судя по афишам, это шло состязание в «Tiraux Pigeons»[30]. Своего рода соревнование было в самом разгаре; соперники были по большей части южноамериканцы высших церковных званий. Они очень интересно водили локтем, ожидая, когда откроются небольшие клетки и вылетит цель; также они интересным жестом выражали досаду и сожаление, когда промахивались. Но такое случалось редко. Уровень попаданий был высок, и за время моего пребывания лишь три птицы, беспорядочно трепеща простреленными хвостами и крыльями, улетели от стрелков, чтобы упасть в руки мальчуганов, поджидавших их на берегу или в лодках и пальцами раздиравших на куски. Частенько, когда клетки падали и разбивались, птицы оцепенело сидели среди обломков, пока их не вспугивали; тогда они неуклюже взлетали и обычно попадали под первый же выстрел, едва успев подняться на десять футов над землей. На балконе над террасой сидел один из голубей казино, привилегированный и крепкий, без видимых эмоций наблюдая за побоищем. Единственное убедительное суждение об этом виде спорта я услышал от одного их посетителей «Бристоля», который заметил, что это, конечно, не крикет.

Каждую ночь во время моего пребывания в Монако шел густой снег, который иногда продолжался почти до полудня, но уже через час от него не оставалось и следа. Едва последняя снежинка опускалась на землю, появлялась армия деятельных человечков в синей униформе, вооруженных метлами, шлангами и тачками; они поливали и скребли тротуары, мели лужайки; приставляли лестницы к деревьям, взбирались и стряхивали снег с ветвей; клумбы были накрыты проволочными каркасами, соломой и зелеными суконными покрывалами; их снимали, открывая яркие цветы, которые сразу заменяли, когда их побивал морозец, на свежие из теплиц. При всем при том, не так уж нелепо просто убирать неподобающие снежные залежи с пути — никто не ступит в грязные ручьи со снежными берегами в других местах, которые уцелеют в дальних углах спустя недели после оттепели. Снег грузили в тачки. Утрамбовывали в большие плетеные корзины и увозили, то ли через границу, то ли сбрасывали в море, но уж точно за пределы империи казино.

Прибытие «Полярной звезды» вызвало большое возбуждение. Она появилась поздно вечером, встретив сильный шторм по пути из Барселоны. Я видел ее огни в гавани и слышал доносившуюся издалека танцевальную музыку, которую играл ее оркестр, но пошел посмотреть на нее поближе только утром. Это было, без сомнения, очень симпатичное судно, довольно высоко сидящее в воде, с высоким острым носом парусной яхты, целиком белое за исключением единственной желтой трубы.

Каждому англичанину за границей, пока не будет доказано противное, нравится считать себя путешественником, а не туристом. Наблюдая, как мой багаж поднимают на «Звезду», я понимал, что бесполезно далее притворяться. Мои попутчики и я сам были туристами, без всяких компромиссов или оправданий.

«Полярная звезда» была норвежской моторной яхтой водоизмещением в шесть тысяч тонн, способной принять на борт около двухсот пассажиров. Как и следовало ожидать от судна такого происхождения, она демонстрировала нордическую и почти ледниковую чистоту. Нигде, кроме больниц, я не видывал, чтобы все было так вычищено и надраено. Врач и медсестра на корабле были англичане; капитан с помощниками и команда, парикмахер, фотограф и разнообразные должностные лица — все норвежцы. Стюарды были из того космополитичного и многоязыкого племени — норвежцы, швейцарцы, британцы, итальянцы, — которое заменяет слуг всех стран света. Они поддерживали заданный Дживсом уровень учтивости и расторопности, который особенно приятен пассажирам-англичанам, гонимым за границу проблемами со слугами у себя на родине. Пассажиры тоже были всех национальностей, но британцы решительно преобладали, и английский был на корабле официальным языком. Офицеры одинаково свободно говорили на всех языках; некоторые из них впервые вышли в море на паруснике; и, сидя среди танцующих, пока корабль плавно скользил на скорости в пятнадцать узлов в теплой темноте, они обычно рассказывали ужасающие истории о прежних плаваниях, о тайфунах, штилях и лишениях; думаю, когда им малость приестся их безмятежная жизнь на этой яхте, они найдут утешение в этих воспоминаниях.

Вскоре я обнаружил, что мои попутчики и их поведение в разных местах, которые мы посещали, куда более увлекательны для изучения, нежели сами эти места.

Один тип пассажиров, который во множестве присутствует на кораблях, — это безбедные вдовы средних лет; их дети благополучно пристроены в надежные пансионы; их слуги грубы; они увидели, что могут распоряжаться куда большими деньгами, нежели привыкли; их взор притягивает реклама пароходных компаний, и они замечают в ней лишь такой набор фраз — полупоэтичных, ощутимо возбуждающих, — который способен при расположенности погрузить простодушного человека в состояние легкой нереальности и зачарованности. В нем нет откровенной сексуальной притягательности. «Тайна, История, Праздность, Блаженство». Эта манящая последовательность ассоциаций: луна над пустыней, пирамиды, пальмы, сфинксы, верблюды, оазисы, муллы на высоких минаретах, распевающие вечернюю молитву, Аллах, Хиченс[31], миссис Шеридан[32] — все деликатно указывает путь к шейхам, похищению и гарему, — но счастливо медлительный ум не торопится принять запретное решение; он видит направление и восхищается им издалека.