Измена. Простить, отпустить, отомстить? - Каролина Шевцова

лучше хочу! Чтобы Вы не верили всяким там мачо, берегли свои нервы.

- Женя, - я медленно встала и нависла над столом: - ты че пришла?

- За бумагами, - она испуганно прижалась к окну.

- Бумаги у тебя в руках. Так что держись за них, и уёбен зе битте, пожалуйста.

- Вот вы какая, - по-детски обиделась эта дура.

- Жень, - я даже удивилась от того, как легко она делала меня виноватой в своих печалях, - ты часом на солнце не перегрелась? Тебе чего надо? У тебя и так все есть, все, что было моим, теперь твое! Мой муж. Моя дочь. Ты чего хочешь, я, правда, не понимаю?

- Чтобы вы меня не ненавидели.

- И чтобы пони пукали радужным зефиром, - нервно рассмеялась я. – Женя, ку-ку. Трудно ненавидеть того, кто для тебя пустое место. Как человек, как женщина и профессионал.

- А с женщиной то что не так? - Моя соперница задрала нос, выставив вперед подбородок. Она сделала большой, по-настоящему балетный шаг вперед, юбка колыхнулась, и заструилась вдоль стройных ног, демонстрируя безупречную фигуру своей хозяйки.

У меня такой не было даже в семнадцать лет после недели в инфекционке, где я лежала с кишечным гриппом и жрала пропаренный картон, запивая это дело кипяточком.

В общем, никогда не было. И не будет. Ни стройной талии, ни маленькой подростковой груди, ни узких бедер, как у профессиональных жокеев.

Зато есть мозги и харизма. И Тимур. Которого, судя по взгляду, так хочет моя бывшая помощница.

- С женщиной, - я задумчиво накрутила на палец выбившийся из прически локон, - не знаю. Трахаться с моим мужем это еще половина беды. В конце концов, каждому надо как-то зарабатывать на хлеб. Но кричать об этом… таким эксцентричным способом.

- Вы о чем, - непонимающе моргнула Женя.

- О том видео, милая. Это ведь не про любовь, по крайней мере, не про любовь женщины к мужчине. Это полный отчаяния стон: услышь меня! Я здесь! Я важная! Кеша может быть сколько угодно кобелем, но он не идиот, и до последнего бы скрывал свои шашни с тобой.

Я сделала шаг в сторону выхода, чтобы открыть дверь и выпустить отсюда Женю. В тот момент я ощущала себя победительницей. Сильной, как амазонка и прекрасной как Богиня, которая одной только волей способна сражать врагов.

Обернувшись на прощание, я поймала… нет, не напуганный а холодный и расчетливый взгляд Жени.

- Как мило. Вы думаете, это я обнародовала то видео?

- А кто же?

- Вы, правда, не знаете? - Она тонко, противно рассмеялась. – Зачем бы мне это делать? Для чего? Я и так жила в роскошной квартире, без мужей, без детей и без готовки этой вечной! У нас с Кешей все было прекрасно и продолжалось бы это долгие годы, если бы не один влюбленный дурак. И я сейчас не об Аркадии Давидовиче. Все сделал ваш сын, Никита. Мальчик так любит меня, что просто не может видеть, что я счастлива с другим. С его отцом.

- Ты врешь…

Я облизала вмиг пересохшие губы. Пол под ногами дрогнул и опустился вниз, как спущенный матрас. Показалось, что я падаю, проваливаюсь сквозь этажи, но почему-то продолжаю стоять на месте. Просто подломились колени.

- Ты врешь… - снова прошептала я.

Свободной рукой ухватилась за стену, чтобы не потерять сознание. Сердце колотилось в бешеном ритме, стучало о ребра, будто грозилось выпрыгнуть на воздух.

И воздух… Он закончился. Я больше не могла дышать.

Женя участливо цокнула языком и тихо-тихо, так что мне пришлось напрягаться, чтобы расслышать, произнесла:

- Нет ничего проще, спросите у него сами… Анастасия… Борисовна… Спасибо за документы!

И выпорхнула из кабинета вон.

 

Глава 25

Я не помню этот день.

Просто серое месиво из пациенток, беременных животов, назначений и подписей с закорючками в заглавных буквах. Все мелькало так быстро, что к вечеру меня укачало.

Очнулась, когда часы показывали 17.30. Собрала вещи в сумку, закинула ту на плечо и медленно побрела в сторону выхода, не глядя на медсестер, не попрощавшись с администратором, не придержав для старенькой пациентки дверь.

Простите, пожалуйста. Сегодня я сама не своя, потому что… потому что меня убили.

Руки дрожали так сильно, что я не сразу попала ключом в замочную скважину. Сердце стучало быстро и отдавало болью под ребром. Даже когда меня предал Савранский, не болело как сейчас.

Скинув с шеи душный шарф, я ввалилась в коридор и сразу увидела сына.

Тот сидел на кухне и что-то ел прямо из сковородки.

- Ма, - он радостно улыбнулся при виде меня, - а я нам картошечки нажарил. С грибами. Ну как с грибами, с шампиньонами, у них от грибов одно название. Но вкусно.

Я облокотилась плечом о дверную арку и смотрела на своего мальчика. Такого взрослого и такого дурного. Длинное, жилистое тело, лысая голова, смешно торчащие уши. Все родное и все чужое одновременно. Больше не мое.

- Никит, нам надо поговорить.

Сын оторвал взгляд от сковородки с картошкой и быстро отрапортовал:

- Во-первых, это не я, а во-вторых, я нечаянно.

Скинув с ног удобные кроссовки, я прошла в кухню. Села на стул, прямо напротив Никиты. Тот отодвинул подставку с горячей сковородой в сторону и посмотрел на меня. Во взгляде сына читались беспокойство. Наверное, со стороны я выглядела очень плохо. Так плохо, что Никита спросил:

- Мать, ты заболела?

Черты его лица, движение головы, свет, бьющий по глазам и место, на котором мы сидели, напомнили о разговоре с Кешей. Сколько раз мы встречались вот так на кухне, чтобы обсудить, как будем дальше делать мне больно. Как надавить посильнее ранку, расколупать грязным ногтем, а потом присыпать солью, чтобы никогда не заживало.

Дежавю какое-то.

- Никит, пошли в комнату поговорим.

Казалось, что если я поссорюсь за этим столом еще с кем-то, то я никогда больше не смогу есть на кухне. Кусок в горло не полезет. И вообще придется замуровать арку, потому что даже зайти сюда будет мне не по силам.

Сын странно дернул плечом, но встал и поплелся вслед за мной. В зале мы еще не скандалили. Премьера, так сказать.

Я села на диван, прямо посередине, а Никита, покрутив лысой головой, что-то прикинул, решил и выбрал для себя кресло. Поближе к выходу.

- Никит, это