Виктор Черномырдин: В харизме надо родиться - Андрей Вячеславович Вавра

В итоге это признали и сами реформаторы. В своей книге «Революция Гайдара» Петр Авен и Альфред Кох пишут:

«П. А. Страна оказалась больна сильнее, чем мы думали, а сами болезни оказались более тяжелыми и запущенными. Это первое. А второе – проблемы носили не только и не столько экономический характер. Не экономику надо было перестраивать, а ментальность людей, то, что в головах.

А. К. В чем нас действительно можно обвинить, так это в экономическом детерминизме. Мы занимались только экономикой, считали, как истинные марксисты, что если переделать экономику, то все остальное: общество, традиции, люди – выражаясь по-марксистски, надстройка – тоже быстро изменится».

Сцепление теории с практикой, закона с людьми, которые должны его исполнять, – вот те вопросы, которые были для ЧВС основными. Это и делало его своего рода белой вороной. При всей идеологической несовместимости реформаторов и «большевиков» их объединяло одно: убежденность в своей правоте, вера в то, что все будет исполняться в соответствии с буквой закона или директивами власти.

Движение к экономической свободе началось еще в Советском Союзе, когда гайдаров и чубайсов еще никто не подпускал к власти, а экономикой рулили советские министры, советские академики-экономисты и секретари обкомов.

Именно в это время была создана система центров научно-технического творчества молодежи (ЦНТТМ) – они, как грибы после дождя, появлялись при горкомах и райкомах комсомола. Для развития науки и техники они получили право переводить безналичные деньги в нал, а также не платить никаких налогов государству.

Именно тогда был принят закон «О кооперации», который позволил директорам создавать при своем заводе кооперативы и, используя помещения, оборудование и материалы, заводскую рабочую силу, клепать и продавать продукцию, забирая себе всю прибыль.

Ответов на вопрос «что же в таком случае теперь делать?» в западных учебниках экономики не имелось, приходилось разбираться самим.

Очевидная трансформация западных понятий и ценностей в нашей культуре наглядно видна на примере параллельного существования (особенно в конце 1990-х – начале 2000-х) двух терминов: менеджер и манагер (ироническая, безграмотная транскрипция английского слова). Их принципиальное отличие – при всем формальном и внешнем сходстве: один знает свое дело, принимает решения и отвечает за свои слова, а другой – все с точностью до наоборот. Понадобилось немало времени, чтобы наш манагер стал превращаться в настоящего менеджера. И этот процесс еще далеко не закончен.

Рыночные преобразования проходили на российской почве достаточно криво и косо – в силу разных особенностей отечественной истории. Стартовые условия для формирования рынка у нас были очень специфические, что и предопределило отмеченные Гайдаром и Чубайсом специфические особенности поведения отечественных субъектов рыночных отношений.

* * *

«Наиболее острый, но и наиболее сложный для ответа вопрос нашего времени… – не “Что нужно сделать?” (чтобы мир стал лучше или счастливее), а “Кто будет это делать?”». Это не цитата из выступления ЧВС, это написал выдающийся современный британский социолог Зигмунт Бауман в книге «Текучая современность», опубликованной в русском переводе в 2006 году.

Человек, считавшийся не в тренде реформаторских устремлений эпохи, неожиданно оказался единомышленником наиболее глубокого и тонкого исследователя современности. С той только разницей, что Бауман дошел до этого в своих теоретических размышлениях, а ЧВС – на основе богатейшего практического опыта.

В своих воспоминаниях, рассказывая о так называемых косыгинских реформах 60-х годов – это была попытка встроить в планово-административную систему экономические стимулы, дать предприятиям больше самостоятельности, чтобы оживить начавшую пробуксовывать социалистическую экономику, – он демонстрирует достаточно нетрадиционный взгляд на причины неудачи реформ:

«Первая – люди. Руководители предприятий, директора. Ведь при хозрасчете думать надо, работу перестраивать, а не просто кулаком по столу стучать. А кто у нас на крупных предприятиях директорами был? Да еще с военного и послевоенного времени сидели, по тридцать лет на одном месте, зачем им что-то менять?

Вторая причина – тоже люди. Госплан, масса институтов исследовательских. У них же почву под ногами колебали…

[Третьей причиной ЧВС называет “подкоп” под фундаментальную ценность социализма – равенство. Реформа предполагала, что тот, кто работает лучше, у того и зарплата выше. – А. В.].

Вот и похоронили реформу».

В середине 90-х активно начало развиваться новое направление экономической науки – поведенческая экономика. А уже в 2017 году за вклад в ее изучение Нобелевскую премию по экономике получил Ричард Талер. В чем суть его теории? Традиционно экономисты исходили из предпосылки, что люди и организации действуют рационально. А Талер, исследовав последствия «ограниченной рациональности, социальных предпочтений и недостатка самоконтроля» показал, как эти человеческие черты систематически влияют на принятие решений людьми, а также на рыночные результаты. Эта мысль ученого находит свое подтверждение на примере российских реформ 90-х.

Реформаторы, конечно, видели, что реформы идут не так гладко, как предполагалось, но списывали это на саботаж и неподготовленность красных директоров, противодействие коммунистической Думы, слабость государства, которое было неспособно жестко проводить реформаторский курс (при сталинской системе управления с ее арестами и расстрелами переход к рынку дался бы конечно проще и быстрее). В дальнейшем в ход пошла конспирология – версии о западной программе развала СССР и уничтожения сильного экономического конкурента (все беды от враждебного окружения, от наших внутренних и внешних идеологических противников – это говорилось еще с 1917 года).

Отчего же отечественные субъекты рынка действовали не так, как было описано в классических трудах по рыночной экономике?

Предпринимательские традиции, а вместе с ними инициативность, самостоятельность, умение принимать решение и отвечать за него за 70 лет социализма были уничтожены до основания. Новая рыночная экономика выросла не из традиций дореволюционной купеческой России, а из подпольной практики советских цеховиков и фарцовщиков. А это, скажем так, разная идеологическая и ментальная основа предпринимательства. Здесь социальной ответственностью, цивилизованным рынком, законностью, порядком и не пахнет.

В своем понимании специфики переходного периода ЧВС оказался более современным, более продвинутым, чем многие его коллеги во власти. Он в полной мере понимал, с какими трудностями столкнулись те, кто родился в Советском Союзе, а теперь должен жить и работать в современной России.

Он, как и миллионы наших сограждан, в одночасье оказался в другой стране. Он, как и все остальные, должен был приспосабливаться к новой жизни, переучиваться, постигать новые смыслы и ценности, учиться жить в условиях демократии и рынка. С той только разницей, что у него была абсолютно другая степень ответственности – ответственность за руководителей предприятий, за которыми стояли коллективы рабочих вместе с их семьями, за губернаторов регионов и президентов республик, на территории которых были расположены эти предприятия. И это в ситуации потери