Мари. Дитя Бури. Обреченный (сборник) - Хаггард Генри Райдер

И все-таки мы выбрали тот путь, потому что в этих теплых, расположенных в низменности местах было много травы для быков. Сейчас, в самом начале весны растительность Африки уже исчезла под сжигающими лучами тропического солнца. Однако здесь, даже если она исчезла, животные могли бы питаться той растительностью, которая оставалась от прошлого лета, а также листьями деревьев, хотя, правда, именно в эту зиму вельд остался почти без листвы, но на сожженных пожарами и солнцем равнинах за горами вообще ничего съедобного нельзя было найти… Так что мы решили рискнуть и дикарями и львами, которые сопровождали дичь в этих районах, особенно, когда еще не наступил период лихорадки, или длительных дождей, и реки были проходимы вброд.

Я не стремлюсь к тому, чтобы в деталях изложить наши приключения, ибо это заняло бы много времени… Пока не произошло одно из самых крупных, о котором я расскажу сейчас. Путешествуя так, как мы, между горами и океаном, мы не могли заблудиться, кроме того, мои зулусы уже проходили по этой стране. Когда же их знаний не хватало, мы обычно пользовались услугами случайных проводников. Однако, дороги, или, вернее, звериные и кафрские тропы, по которым мы двигались, были ужасными и еще ни один фургон, кроме фургона Перейры, до этого не проезжал здесь.

А немного позже тут станет вообще невозможно проехать. Временами мы увязали в болотах, с трудом вытаскивая колеса; иногда застревали в скалистом дне ручья, а однажды пришлось буквально прорезать для себя дорогу сквозь сплошной пояс густого буша, что отняло у нас целых восемь дней.

Еще нас беспокоили львы, которых в вельде было огромное количество. Непрерывное присутствие этих голодных зверей принуждало нас очень тщательно следить за скотом во время пастбища, а также ночью и, когда это бывало возможно, закрывать его вместе с нами в домах-загородках из колючего кустарника, внутри которых мы разжигали костры, чтобы отпугивать диких зверей. Несмотря на эти меры предосторожности, мы потеряли несколько быков, да и сами с трудом спаслись.

Как-то ночью, как раз когда Мари собиралась забраться в фургон, где обычно спали женщины, огромный обезумевший от голода лев прыгнул через изгородь. Она была высокой, но сильный и полный энергии зверь легко преодолел препятствие. Мари отскочила в сторону, но зацепилась за что-то ногой и упала на землю, лев же моментально бросился на нее. В следующие секунды она неминуемо погибла бы. Но случилось так, что именно в этот момент рядом стояла фру Принслоо.

Схватив из костра пылающий сук, эта отчаянная женщина подбежала ко льву и, когда он раскрыл свою колоссальную пасть, воткнула конец сука прямо в львиную пасть.

Лев сомкнул свои мощные челюсти на палке и, найдя, что это блюдо ему не по вкусу, убежал даже еще быстрее, чем примчался сюда, издавая ужасающий рев и шум, но оставив Мари совершенно невредимой. Не стоит говорить, что после этого инцидента я стал буквально боготворить фру Принслоо, хоть она — добрая душа — ничего особенного не видела в случившемся.

Я припоминаю, что на второй день после эпизода со львом мы наткнулись на фургон Перейры, вернее, на остатки его. Очевидно, Перейра пытался ехать по краю обрыва, в результате чего фургон рухнул в русло реки, в то время почти сухое, и был окончательно разбит.

Тонга — туземцы, жившие по соседству, которые сожгли деревянные части фургона, чтобы добыть ценные железные болты и винты, сообщили нам, что белый человек и его слуги ушли вперед пешком каких-нибудь десять дней назад, угнав с собой свой скот. Соответствовала ли истине эта история, мы точно выяснить не смогли. Вполне возможно, что Перейра и его спутники убиты, хотя, как мы убедились, тонга очень спокойный народ, если с ними хорошо обращаться и давать им обычные подарки за проезд по территории племени, так что убийство, в данном случае, не казалось возможным. И в самом деле, неделей позже наши сомнения в этом вопросе были рассеяны…

Мы подъехали к крупному краалю по названию Фокоти, на реке Умкуси, оказавшемуся почти безлюдным. Мы спросили дряхлую старуху, встретившуюся нам, куда исчез народ из крааля. Она ответила, что люди убежали к границам Свазиленда, испугавшись нападения зулусов, чья территория начиналась здесь, за рекой Умкуси. Оказалось, что за несколько дней до этого импи, или полк зулусов, появился на берегах реки, и, хотя в это время не было войны между зулусами и тонгами, последние посчитали разумным перебраться подальше от приближения этих ужасных копий.

Услышав эти новости, мы обсудили, не лучше ли и нам последовать их примеру и, передвигаясь западнее, попытаться найти проход в горах. По этому вопросу мнения разделились. Марэ, являвшийся фаталистом, желал двигаться дальше вперед, утверждая, что добрый Бог защитит нас, как он делал это в прошлом.

— Всемогущий! — возразила фру Принслоо. — Защитил ли он всех тех, кто лежит мертвыми в лагере Марэ, куда привел нас ваш глупец, минхеер? Добрый Бог ожидает от нас, что мы сами присмотрим за своими шкурами и я уверена, что эти зулусы той же самой крови, что и кафры Умстликази, которые убили так много наших людей… Поэтому я тоже настаиваю, давайте попытаемся перейти через горы.

Конечно, ее супруг и сын согласились с нею, ибо для них слово фру являлось законом, но Марэ, будучи, как всегда, упрямым, не соглашался на этот маршрут… Все послеобеденное время они пререкались, в то время как я сдерживал свой язык, объявив, что хочу присоединиться к решению большинства. В итоге, как я и предвидел, они обратились ко мне, чтобы я выступил в роли третейского судьи.

— Друзья, — ответил я, — если бы вы спросили о моем мнении до этого, я голосовал бы за попытку перейти через горы, за которыми, быть может, мы смогли бы найти кое-каких буров. Мне не нравится эта история с зулусами. Я думаю, что кто-то рассказал им о нашем приближении и что в любом случае они имеют в виду напасть именно на нас, а не на тонга, с которыми у них мир. Мои люди говорят, что это необходимо для импи посещать данную часть страны…

— А кто мог сказать им о нас? — спросил Марэ.

— Точно не знаю, минхеер… Возможно, передали туземцы, а, может быть, Перейра.

— Я так и знал, что ты будешь подозревать моего племянника, Аллан, — сердито воскликнул он.

— Я не подозреваю никого: я лишь обдумываю все, что возможно. Однако, сейчас слишком поздно для нас двигаться в путь куда бы то ни было, так что я думаю, надо переспать здесь и попытаться выяснить, что возможно, у моих зулусов.

В эту ночь, вернее, на следующее утро, этот вопрос сам собой был для нас решен, потому что, когда я проснулся на рассвете, то смог ясно рассмотреть слабый сверкающий отблеск того, что являлось большой группой зулусов, как я выяснил после, силой около двух сотен. Думая, что согласно их обычной манере они готовятся атаковать нас на рассвете, я сообщил эту новость остальным бурам, в ответ на что вперед выскочил Марэ, прямо из постели, заряжая на ходу свой роер.

— Ради бога, не стреляйте! — остановил я его. — Как можем мы сопротивляться такому большому количеству воинов?… Тихие, спокойные слова — наш единственный шанс.

Однако, он все же хотел выстрелить и сделал бы это, если бы я не бросился на него и буквально не вырвал бы ружье из его рук. К этому времени подошла фру Принслоо, являвшая собой довольно комическое зрелище в так называемом ею «сонном одеянии», включавшем ночной колпак из потертой шкуры шакала и корсаж из хвоста выдры.

— Проклятый дурень! — крикнула она Марэ, — вам хочется, чтобы нам всем перерезали глотки? Иди вперед ты, Аллан, и поговори с чернокожими вежливо, как с дикими собаками. Твой язык смазан маслом и они должны тебя выслушать.

— Да, — ответил я, — это кажется лучшее, что можно сделать. Если я не вернусь, передайте Мари мои слова любви.

Потом знаком руки я подозвал к себе старшего из моих зулусов и смело пошел вперед совершенно без оружия. Мы расположились лагерем на высоте в четверти мили от реки, а импи были у подножья этой высотки, примерно в ста шестидесяти ярдах в стороне. Уже рассвело, и когда я был в пределах каких-нибудь пятидесяти шагов от них, зулусы заметили меня. По команде несколько человек ринулись ко мне, подняв копья и прикрывая тела боевыми щитами.