Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

Конечно, он не перестал ни дискутировать с хозяином, ни зачитываться до поздней ночи, но теперь он обязательно ранним утром выходил на прогулку. Непременно делал гимнастические упражнения на берегу, дыша соленым ветром с Финского залива — в точности как и предписывал своим последователям Йерген Петер Мюллер. После этого бездумно, весело напевая, он бродил по окрестностям. Иногда к Якову на прогулках присоединялся Сергей, и тогда они пели дуэтом — мощным басом и настоящим оперным баритоном, каковым мог похвастать Гусев.

Только две недели провел Свердлов в Териоках, но они для него были равноценны новой маленькой жизни. Свердлов наконец-то вынырнул из круговерти политической борьбы и впервые с юношеских лет провел настоящий полноценный отпуск. Яков и Сергей расстались добрыми друзьями. И практически сразу же после отъезда Свердлова его новый товарищ слег. Как выяснилось позже, он надолго выпал из обоймы подпольщиков. Сам Гусев так писал об этом: «Острое нервное заболевание, начавшееся в Териоках и затем крайне усилившееся вследствие пребывания на нелегальном (без паспорта, без квартиры, без заработка), на долгие годы вывело из строя и лишило возможности продолжать партийную работу, которая возобновилась только в 1917 году» (39).

В начале ноября Свердлов вернулся в Петербург. И стоило ему появиться у партийцев, как А. Ломов (Г. И. Оппоков), на тот момент секретарь Санкт-Петербургского комитета РСДРП и член его Исполнительной комиссии, видный «отзовист», огласил Свердлову радостное известие — долгожданное назначение вот-вот будет дано. Яков не скрывал радости. Промозглый ноябрьский темный город был для него полон огней и позитивных эмоций. Он словно бы и не уезжал из курортного городка — все так же ходил размашистой походкой, напевая и насвистывая. Пасмурные прохожие с удивлением косились на подозрительно жизнерадостного типа: «Чудной какой. Не пьяный ведь вроде». Однако эти реплики Якова никак не задевали. Вынужденное безделье подходило к концу. Предстояла трудная и опасная работа, чему он был несказанно рад.

Во второй половине ноября 1909 года под именем Ивана Ильича Смирнова Свердлов по заданию ЦК партии отправился в Москву. Он снова был уполномоченным Центрального комитета. Его заданием стала реанимация и реорганизация Московского комитета после череды тяжелых провалов. Свердлову было что сказать и чему научить москвичей. Его богатый опыт в Екатеринбургском и Пермском комитетах, навыки установления связи с подпольем из тюрьмы и руководства мощной боевой организацией, свежие сведения, полученные от Гусева, — в руках энергичного и умелого организатора это должно было дать требуемый результат.

Свердлов неспроста ехал в Москву по фальшивым документам. Формально он был полностью чист перед законом. Однако же он был хорошо известен охранке и непременно привел бы за собой «хвост». Поэтому Яков переезжал с одной конспиративной квартиры на другую, никому не представлялся настоящим именем. Даже переписку с родными и близкими соратниками полностью прекратил. Его положение ничем не отличалось от обстоятельств работы разведчиков-нелегалов более позднего времени. Свердлов был Штирлицем в своем же Отечестве, и точно так же должен был опасаться провала.

Но второй по значимости город империи, его бывшая древняя столица, был всегда на особом контроле у Министерства внутренних дел. Сюда стягивались лучшие кадры, ведению оперативной работы уделялось особое внимание. Москва в годы столыпинщины была «насквозь прошпикована», как любили об этом говорить эсдеки и эсеры. Несмотря на все предосторожности, каждый шаг опытного и умелого противника предвидеть и предотвратить было попросту невозможно. В очередной раз проницательный и умный Свердлов проглядел агента охранки в ближнем окружении. 13 декабря 1909 года шло очередное заседание Московского комитета партии. В президиуме Свердлов перебрасывался шуточками со своим новым приятелем Ф. И. Голощекиным (Шаем Ицович-Исаковичем). Как вдруг в помещение ворвались вооруженные представители власти — большевистская охрана не сумела даже подать сигнала, настолько четко была спланирована операция. Шутник Филипп Голощекин только и сумел выдавить из себя: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» (85) Якова вместе со всеми присутствовавшими партийцами арестовала полиция. Жаждавший подпольной работы Свердлов в итоге не продержался на воле и месяца.

Глава 19. Лейся, песня, по-над Обью-матушкой

И снова Яков Свердлов погрузился в хорошо знакомую, но уже до чертиков надоевшую обстановку тюремной камеры. В этот раз он сидел на Арбате, в самом сердце древнего города. Несмотря на то что его арестовали на подпольном партийном заседании, Свердлов был совершенно спокоен. Он знал, что никаких изобличающих его документов у охранки не было. Поэтому при общении со следствием выбрал привычную тактику — все отрицать и ни в чем не признаваться. Следователи упорствовали, они знали, что поймали крупную рыбу, просто так отпускать видного руководителя жандармы не собирались. Поэтому на очередном допросе Яков заявил: «Давать какие-либо показания по настоящему делу отказываюсь». А затем прибавил с обезоруживающей улыбкой: «Господа, вы тратите свое время. У меня свободного времени под вашей опекой, конечно, хоть отбавляй, но я бы предпочел его проводить с большей для себя пользой». В конце концов следствие вынуждено было довольствоваться теми крохами, что они могли предъявить в качестве обвинительного заключения (37).

Печальные известия из-за границы о болезненном крахе большевиков Свердлов воспринял довольно спокойно. Дело в том, что с 15 января по 5 февраля в Париже проходил очередной пленум ЦК РСДРП. И в его ходе были аннулированы практически все достижения ленинских последователей, аккумулировавшиеся на протяжении нескольких лет. Было прекращено финансирование и фактически закрыто издание газеты «Пролетарий». Вместе с ним был расформирован нелегальный и неофициальный Большевистский центр, что привело к утрате контроля над 130 региональными отделениями партии. Вместо него была создана Русская коллегия, которой передавались полномочия руководства от имени ЦК на территории России. Большевики получили унизительный и болезненный щелчок по носу.

Как тогда писал Ленин Горькому: «Три недели маета была, издергали все нервы, сто тысяч чертей!» (122) А в письме матери Владимир Ильич признался в том, что утратил контроль над происходящим на родине, и тоска лишившегося почти всей накопленной силы вождя видна невооруженным глазом: «Приятно было бы хоть изредка иметь весть „из глубины России“, но теперь для меня это — редкое и всякий раз нечаянное событие» (123). Руководство большевиков находилось почти в такой же изоляции, как и Яков. Ленину тоже предстояло собраться с силами и начинать борьбу за влияние и власть с самого начала.

Свердлову грозила как максимум административная ссылка — профилактики ради, раз уж он зарекомендовал себя отпетым политическим рецидивистом, не желающим менять свой круг общения. Яков решил сделать нестандартный ход. Он начал жаловаться на плохое самочувствие и добился медицинского осмотра. В заключении врача при Арбатском