Когда солнце погасло - Янь Лянькэ

отца и еле слышно сказал: — Тяньбао, говорят, твой шурин из покойников жир топит. Врут, поди. На кой ему этот жир. Сейчас соевое масло продается по десятке за цзинь. Кунжутное масло стоит двенадцать юаней от силы. Неужто он сподобился продавать человечий жир в пищу. Денег ему хватает, чего ради брать такой грех на душу. И сейчас не Великий голод, когда люди запросто людей ели. Время нынче спокойное, разве можно снова людей человечьим жиром кормить. Если в городе или деревне прознают, шурина твоего до смерти забьют. А побоятся среди бела дня забить — втемную кончат. Я про жир от людей услышал, в городе болтают разное. Сам я не верю, что он на такое сподобился. Сподобься он на такое, давно бы в могиле лежал. Верно я говорю. Не может человек до такого дойти, чтобы на людском жире наживаться. В городе разное болтают, но я не верю. Мы когда-то с твоим шурином в одном классе учились. Пойду к нему, похлопочу за соседа, там и спрошу заодно. Братец Тяньбао, ты на меня так не смотри. Я не заговариваюсь, не сноброжу. Просто весь день пшеницу убирал, устал до смерти, решил прилечь. Только прилег — сосед разбудил, позвал помочь с похоронами.

Не забудь, три больших венка, два маленьких и бумажных подношений один набор.

Завтра или послезавтра приду забирать, тогда и рассчитаемся.

Я пошел, а ты про венки не забудь.

И правда ушел. Отошел подальше и стал похож на зыбкую тень во сне. Отец все время смотрел в столешницу его лица. В гнилые семечки его прикрытых глаз. Отец знал, что человек перед ним снобродит. Снобродит и во сне устраивает соседу похороны. Живой сноброд устраивал похороны мертвому. Шагал он нетвердо. Словно плывет по воздуху. Словно бежит вприпрыжку. Пока говорил, не дал моему отцу ни слова вставить. Говорил себе и говорил. Все сноброды так — или молча занимаются своими делами, даже головы не поднимут. Или говорят будто сами с собой и знать не хотят, слушаешь ты или нет. Я вспомнил женщину, что скакала сейчас по перекрестку, браня своего запропастившегося мужа. Она тоже скакала, и бранилась, и кричала ни на кого не глядя. А вдруг она бранилась и искала своего мужа во сне, как человек, что пошел сейчас в крематорий хлопотать за покойного соседа. Все они спали. Их разбудили. Они бросились делать дела и снова заснули. Снова заснули и все равно бросились делать свои срочные дела, неотложные дела.

Заснобродили.

Вот так и заснобродили.

В городе и деревне было уже много снобродов.

Наверное, и в толпе на перекрестке есть сноброды. Почему иначе женщина, выкликавшая своего мужа, давно ушла, а они все стоят и стоят на перекрестке. Мой отец пошел к ним.

— Присмотри за матерью. Гляди, чтобы на улицу не выходила, пока снобродит. — Так он крикнул мне через плечо и под светом фонарей направился к перекрестку, похожий на видение во сне.

Дойдя до перекрестка, отец сначала украдкой оглядел людские лица, будто что потерял. А потом изумленно застыл перед толпой в полтора десятка человек. Он увидел, что у половины людей на перекрестке лица похожи на кирпичи из старой городской стены. Пыльные. Глухие. Темные и серые с желтой тенью. Желтые с серой тенью. Все они снобродили. Все снобродили. С прикрытыми глазами. Но никто из них не знал, что снобродит. Люди спали, но души их оставались недреманными. А кто не снобродил, тоже стоял с бледной серостью, бледной желтизной на лицах. С тугими осоловелыми глазами. Их клонило в сон, но люди из последних сил заставляли себя не спать. Повали их наземь — и они уснут мертвым сном, а пока не спят, потому что стоят. Потому и не видят, что остальные спят. Не знают, что справа, слева и напротив все давно спят. Так они и стояли на перекрестке. Нестройно. Шепотливо. Толпой. Фонарь над их головами напоминал грязную и желтую лужицу. Фонарные лучи цветом были как человечьи лица. Послышался собачий лай. Топот — то ближе, то дальше. Через перекресток пробежала кошка. Пробежала, замедлила шаг. Оглянулась. И запрыгнула на стену. Улеглась и посмотрела оттуда на людей. На все, что происходит в городе. На все, что случилось и случится в мире той ночью.

Кошки не понимают человечьего языка. Не понимают, как и почему случилось снобродство. Скоро она соскочила со стены и пошла ловить мышей. Мой отец постоял на перекрестке еще немного. Постоял перед людьми, посмотрел. Одному сказал, ты снобродишь, ступай домой спать. Другому сказал, ты никак снобродишь, ступай домой спать. Никто его не слушал. Словно его и нет вовсе. Он потряс за плечо парня из аптеки напротив:

— Гляди, у тебя веки тверже железа, ступай в аптеку, поспи.

Парень стряхнул отцову руку с плеча, сбросил ее с плеча:

— Ты меня спать отправляешь — верно, хочешь, чтоб я заснобродил. Я засноброжу, а вы аптеку нашу обчистите. — Сказал отрывисто и ясно, будто не спит вовсе.

Тогда отец потряс за плечо хозяина Гао из чайного магазина на главном перекрестке:

— Ты не спишь, случайно. У тебя глаза в кучу.

Хозяин Гао тоже сбросил отцову руку с плеча:

— Чего ты меня трясешь. Думаешь, я сноброжу. — Сказал резко, но глаза на отце не собрал. Смотрел в другую сторону. Смотрел в исчерна-серую горячечную ночь. В дымку и мглу на той стороне улицы. А потом обернулся к людям на перекрестке и проговорил: — Я тут самый старший, а потому слушайте, что я скажу. В городе Гаотянь началось коллективное снобродство, так что спать нам нельзя. Человек ложится спать и заражается снобродством. А как заразится, сам не знает, что ему делать. Спать сегодня никому нельзя. Сядем у своих магазинов и будем сидеть, не то у нас весь товар вынесут Не то заснобродим, помрем и сами того не узнаем.

И все собрались вокруг хозяина Гао из чайного магазина. Сказали, сделаем, как ты говоришь, будем всю ночь до утра стоять на перекрестке, никуда не пойдем, а если кто решит ограбить магазины, вместе его проучим. Отстоим магазины. Отстоим улицу. Главное — до утра продержаться. Но тут же заговорили, чего ради торчать здесь всю ночь. Пошли лучше выпьем. Пошли выпьем. За выпивкой и ночь пройдет. Снобродство пройдет. Отстоим магазины. Отстоим улицу. А если кто решит ограбить магазины, пока город снобродит, всей толпой его проучим.

И ушли.

Разошлись.

Сговорились пойти за пивом, но половина людей разбрелась