Неизвестно - Еленевский Мытари и фарисеи

— Все уяснили, подполковник?

— Так точно!

— Если уяснили, тогда вперед. — И спросил по селекторной связи: — Голубев, ко мне. Есть еще кто? Нет? Вот и хорошо, тогда меня до обеда не будет. Если поинтересуется командующий, скажешь, на третьем объекте.

Генерал строил в Подмосковье дачу, и теперь надо было побывать в стройтресте, на машиностроительном заводе, кое о чем договориться, кое-что отправить к месту будущей пенсионной жизни, а заодно и побывать на том самом объекте номер три, где разворачивался дивизион нового зенитно-ракет­ного комплекса, головная боль для генерала, будь он неладен.

После обеда мне удалось при помощи майора-кадровика дозвониться до Чирчика. Жена радостным голосом сообщила, что нам в Беларуси выделили квартиру.

— Что мне делать? — спрашивала она. — Там сказано, что если в течение трех месяцев не заселимся, то жилье изымут.

— Собирайся! — Я понял, что зря грешил на Громова. Это с его подачи моя семья вдруг обзавелась жильем.

— Где-то под Барановичами, — кричала в трубку жена, — пыталась уточ­нить, что да как, но никто ничего об этом военном городке не слышал.

— Ты довольна? Вот и хорошо, а это главное. Постараюсь в ближайшее время приехать.

И в ответ привычное:

— Будем ждать.

***

Орел практически ничем не отличался от Брянска, разве что грохотом старых дребезжащих трамваев рядом с привокзальной площадью, где у них было кольцо, да их мелодичным «диллилинь». Это убаюкивающее «дилинь» вносило в городскую суету свой неповторимый колорит, успокаивало.

Вышедший вместе со мной из поезда мужик с огромным рюкзаком за плечами довольно крякнул:

— Ха, если трамваи ходят, значит, город еще живет. Не сдох Орел, не сдох! Полетаем!

Видимо, он давно не был в этом городе и теперь радовался тому привыч­ному, чем этот город его встретил.

— Эх, сейчас и заколбасим, товарищ военный! «Воркутауголь» гулять будет!

И судя по нему, «Воркутауголь» свое слово сдержит. Еще в Брянске наслышавшись анекдотов о жадности провинциальных таксистов, я расспро­сил, как доехать до штаба нужной мне войсковой части, и учтивый старший лейтенант с красной повязкой помощника коменданта гарнизона лихо вски­нул руку:

— Да вот, трамваем, товарищ подполковник. Остановка напротив КПП. Если что, спросите у вагоновожатой, она подскажет.

— Спасибо.

— Это наша служба. Разрешите идти, товарищ подполковник!

И, опять лихо и четко вскинув руку к козырьку форменной фуражки, сшитой явно на заказ с неестественно высокой тульей, новомодным веянием, привнесенным в армию выпускниками московских военных училищ, отпра­вился отслеживать порядок на подведомственной ему вокзальной территории. Будет это делать с подобающим прилежанием и строго по уставу. Что-то его роднило с тем мужиком из шахты «Воркутауголь». А вот что, так понять и не смог, от кольца подошел нужный мне трамвай, и я запрыгнул в пустой вагон.

Военный городок радиолокационной бригады, как и говорил старший лейтенант с кремлевской фуражкой, находился напротив трамвайной оста­новки. Видимо, ее когда-то и создали для удобства военных. Щелкавший семечки прапорщик даже не взглянул в мои документы, махнул рукой:

— Вам туда. Вон, где красная табличка над дверями, а там. Краснухин, Краснухин, ты куда свалил, иди подмети около входа! Вечно принесешь какой гадости, что избавиться от нее просто сил нет! — прокричал кому-то прапор­щик и вытер ладони о шинельное сукно.

Сам штаб располагался в двухэтажном неказистого вида здании. Красный кирпич во многих местах был выщерблен, пустоты наспех замазаны. Асфальт зиял такими ямами, которые могла преодолеть только военная техника. У зда­ния штаба за сетчатым забором была оборудована стоянка для личного транс­порта военнослужащих. Двое офицеров, покуривая, деловито наблюдали за тем, как солдат бортировал колесо на красных «Жигулях». Солдат старался, и получалось у него все ловко и быстро.

— Товарищ прапорщик, мне еще пять минут!

— Какие пять минут, я кому сказал! — прапорщик выглянул из-за угла КПП, но увидев, чем занимался Краснухин, сразу же сменил гнев на милость. — Завершишь, тогда и подметешь. Капитану Игнатову наше ком­сомольское почтение!

Капитан Игнатов не удержался, чтобы не крикнуть в ответ:

— Борчук, привяжись к КПП, а то упрут!

— Обижаешь, капитан Игнатов! Здесь подполковник к командиру, будь добр, проводи, пока Краснухин твоего мустанга не подкует.

Красноносый полковник, весь дышащий здоровьем, набычившись, смо­трел то в предписание, то на меня, словно сверял документ со мной или меня с документом.

— Ты уже пятый в этом месяце, подполковник. Так, на должность началь­ника политотдела по второму штату. Выходит, «сампилит», слышал такое обозначение, — он почмокал большими сочными губами, — нет, так слушай: сам пилит, сам рубает, сам и водку выпивает. — Он раскатисто рассмеялся, довольный своей шуткой. — Лады, оформляйся, только учти, у меня с жильем проблема номер один. Рад был бы гостиницу предложить, но она на ремонте, так что сам ищи, куда и к кому на постой определяться. На полное доволь­ствие и удовольствие. Скажу тебе по секрету, у меня в части баб во сколько служит, — и он провел ладонью над головой, — только подмигни, и никаких проблем.

Заметив, что я никак на его прибаутки не реагировал, опять пожевал боль­шими сочными губами:

— Думаешь, обезьянничаю, да это просто у меня настроение такое хре­новое.

— Товарищ полковник, мне бы дней десять, чтобы семью из Чирчика забрать.

— Да хоть месяц, — облегченно и даже радостно воскликнул полковник, словно сбросив невидимый и так некстати свалившийся на него груз, — давай пиши рапорт по семейным обстоятельствам, вот бумага. Если потребуется задержаться подольше, задерживайся, без тебя не пропадем, только теле­граммку для начштаба отбей. Лады?

Я написал, он тут же подмахнул:

— Ну вот, начало службе положено, а приедешь, подыщем тебе работенку, чтобы при твоих погонах хлеб даром не есть. Мне под Курском батальон на боевое дежурство надо ставить. Вот этим и займешься, а пока дуй за семьей, подполковник.

И опять вокзалы. И опять Москва. И снова вокзалы.

К поезду «Москва—Ташкент», казалось, вся Россия выходила. На каждой более-менее значимой станции с привокзальных платформ доносилось:

— Картошечка, горячая картошечка!..

— Кому огурчики, соленые огурчики!..

— Грибочки, грибочки на любой вкус!..

— Молочко, свежее молочко!..

И пирожки, и рыба сушеная, вяленая, копченая.

Мой попутчик на каждой станции открывал купе и громко кричал прово­днику:

— Рашид-ака, возьми-ка денежку да купи мне грибочков и картошечки. Кажется, в году семьдесят шестом я покупал здесь груздочки соленые, чудо как хороши. Столько лет прошло, я их вкус до сих пор помню.

Он сел, а точнее, его погрузили в Москве перед самым отправлением поезда. Двое молодых людей аккуратно раздели и положили на полку стоки­лограммовое тело, бережно укрыв одеялом. Дорогой, но изрядно помятый, с пятнами на брюках костюм так же аккуратно повесили на плечики. Перед этим один из них принес ящик водки и поставил под сиденье. Здесь же суе­тился и узбек-проводник, помогавший устраивать тело, по всей видимости, непростого пассажира.

— Так, билет есть, все на месте, — один из них, с военной выправкой, внимательно осмотрел меня, словно запоминал для чего-то, на что проводник пояснил:

— Подполковник к нам в Ташкент едет, служит там.

— Хорошо, вы уж здесь присмотрите, — и он кивнул в сторону тела.

— Конечно, дорогой, все сделаю, как всегда.

— Будем надеяться.

Под монотонный перестук колес тело начало издавать такой храп, что к нам в купе испуганно заглядывали соседи и слева, и справа.

— Товарищ подполковник, ну сделайте что-нибудь, подушку ему на голо­ву или что.

Миниатюрная нервная женщина томно закатывала глаза:

— Я не вынесу этого кошмара, не вынесу, говорила, надо лететь само­летом. Нет, определенно, перед Волгой я сойду с ума. ну, сделайте что- нибудь.

Некоторые из пассажиров попытались его растолкать, но храп только уси­ливался. Позвали проводника, тот сказал, что каждый пассажир может спать так, как ему заблагорассудится.

— И вы храпите, — предложил он миниатюрной женщине, — когда сам храпишь, другого не слышно.

Та пожала плечами:

— Чурка, что с него возьмешь.

Через четыре часа мощного храпа мужчина проснулся, долго соображал, где он, а когда сообразил, пригвоздил меня взглядом мутных, в красных про­жилках, слезящихся глаз:

— Ты как здесь оказался?

— Еду!

— Вижу, что не летим, мне врачи летать запретили. Ты как здесь оказался?

— Такой же пассажир, как и вы.

— Так, выходит, пассажир, а ну-ка позови мне проводника! Нет, отста­вить проводника, начальника поезда, и немедленно! — он грохнул кулаком по вагонному столику так, что тот еле выдержал, чтобы не обвалиться. — Я же сказал, чтобы в купе никого больше не было! Никого!.. Понимаешь? Я для чего им деньги дал, чтобы никого! А они? Они, как всегда, подвели меня, сволочи распоганые! — Он снова замахнулся кулаком, и я предупредительно поднялся: