Время наточить ножи, Кенджи-сан! - Тим Волков

как никогда не бежал, хотя и ощущал во всем теле слабость.

Преодолел дорогу, все же получив в след несколько гудков, юркнул между домов и притаился, слушая свое дыхание и биения сердца в ушах.

Вот ведь черт. Угораздило. Что вообще происходит?

Я осмотрел себя, с удивлением обнаружил, что одет не в свою одежду. И руки… Я на мгновение даже потерял дар речи. Руки не мои!

Так, что происходит?

Пришлось напрячь память, чтобы вспомнить то, что было до поездки в багажнике.

Хирургический стол. Напряженное молчание. Мерный писк аппаратов. Сложная полосная операция. Я — хирург. И сегодня стол мой, я руковожу операцией. Провел рассечение. Принялся выполнять пальпацию. Потом… Свет моргнул. И жарко стало. Даже в пот бросило. Продолжил пальпацию, но ощутил боль в груди, похожую на жжение. Словно изжога. Потом вновь начало темнеть, в глаза. А потом…

Темнота. Багажник. Поездка в неизвестном направлении.

Я вновь пробежался по симптомам и невольно раскрыл рот. Святой Гиппократ, так у меня же инфаркт миокарда случился прямо возле операционного стола! Как же сразу не понял? Видимо был полностью погружен в операцию и не заметил самого главного. Слишком напряженный месяц, по две операции в день, и еще по ночам. Ни отдыха, ни сна. А организм уже давно говорил, что пора отдохнуть. Правда, я его не слышал. Или не хотел слышать.

И вот результат.

Постой. А почему я вдруг оказался в багажнике? Должен ведь быть в реанимации.

Я вновь взглянул на руки. Потом потрогал голову, на которой оказались приличные гематомы. Одна из них была в районе виска. Шишка приличная. Удар был мощным. Таким и убить можно…

Я вновь замер, не смея даже дышать. Пришла догадка, безумная, странная. Но я, врач и атеист, не верящий в души и прочее, не смог принять эту версию. Нет, этого просто не может быть!

Ноги сами понесли меня вперед, к витрине магазина. Я взглянул на себя через зеркальное отражение и не поверил глазам. На меня смотрело совсем другое лицо. Узкие глаза, широкие угловатые скулы, высокий лоб.

Все просто, хоть и звучит невероятно. Я умер. Азиат тоже преставился. И моя душа, вместо того чтобы улететь во врачебный рай, где нет пациентов и все здоровые, переселилась в его тело!

Я — попаданец!

* * *

Воспоминания о вчерашнем дне нахлынули волной и мне показалось, что это произошло очень давно. Едва ко мне пришло осознание случившегося, все остальное было уже как в тумане. И кажется, этот туман до сих пор окончательно не рассеялся.

Итак, что я имею? Я попал в тело молодого японца по имени Кенджи Мураками, который только вчера устроился на работу в какую-то забегаловку под названием «Красный фонарь». Отработал день и парня отправили на тот свет ударом в висок. Видимо зашел не в тот район. Бывает.

Его телесную оболочку занял я.

Понимая, что вернуть все назад не в силах и я навсегда в новом теле, начал новую жизнь, я принял единственное верное решение — продолжать жизнь Кенджи. Только с небольшими поправками. Прозябать в «Красном фонаре» я не собираюсь. Отработаю пару недель, осмотрюсь, пойму, что тут к чему, а потом…

— Пустая твоя башка, пошевеливайся! — пронзительный крик заставил сморщиться. Ну и голос! Словно сверло в голову вкручивается.

Толстяк в белом фартуке носился по кухне и едва не метал молнии. Кто это такой я еще не успел выучить, но сообразил, что он имеет тут определенный вес — другие повара, видя его, тут принимались оживленно стучать ложками и венчиками, носиться со сковородками и всячески делать занятой вид.

— Скоро придут первые посетители, а у вас еще ничего не готово! Где закуски? Где тушенные бобовые стручки? Где сашими? Где тофу? Где все⁈

Ножи, нарезающие овощи, застучали быстрей, отбивая морзянку. И, кажется, это был сигнал о помощи.

— А ну живо работать! А не то всю браковку на ваши зарплаты запишу! Будете гнилье есть!

Довольно быстро я понял, куда меня занесло. Идзакая — так называется тип этого заведения. У нас для подобных мест используют слово «закусочная». В идзакая после трудного рабочего дня приходят уставшие японцы, чтобы выпить и закусить. Поэтому особых изысков искать не приходится.

— А ты чего тараканов считаешь? — толстяк подошел ко мне. От него пахнуло кислым по́том и козлятиной. — Ты же новенький?

— Новенький, — кивнул я.

— Кажется, стажер Кенджи?

— Верно.

Незнакомец с нескрываемой надменностью фыркнул:

— Хочешь под старость лет остаться без работы и ночевать на улице, прося милостыню?

— Нет, не хочу.

— Тогда чего расселся и еле двигаешься⁈ — закричал он, обнажая редкие мелкие зубы. — Шевели руками! Чисти овощи и рыбу!

Толстяк был прав. Тут просто так уволиться не получится. Возраст мой тридцать лет, а это уже белый билет для дальнейшей карьеры. Я слишком стар, чтобы начинать сначала. Дорога на другие рабочие места мне закрыта, тем более на что-то серьёзное, типа больницы. Меня просто никуда не возьмут. Удивительно, что вообще сюда приняли. Видимо сказался дефицит стажеров, готовых за копейки делать всю грязную работу на кухне.

— Чего молчишь? Ты что, сумасшедший? Нам не нужны сумасшедшие! Мы дорожим своей репутацией!

— Будет исполнено, Бао-сама! — воскликнул за меня старичок, вдруг резво юркнув к нам. — Стажер Кенджи будет работать старательней и прямо сейчас все почистит и приготовит!

Я присмотрелся. Старик был одет в простую рабочую форму, выцветшую от времени. Его седые волосы, заплетенные в пучок, торчали из-под грязной кепки. Лицо старика было изрезано морщинами, но глаза, спрятавшиеся под густыми кустистыми бровями, искрились добротой и мудростью.

— Йоши, а ты чего за стажера отвечаешь? — прищурился повар. — Он что, говорить разучился?

— Господин Хироши поручил мне провести стажировку новенького, Бао-сама. Я сказал ему на разговоры не отвлекаться и работать, вот он и воспринял этот приказ буквально!

Старик звонко совсем по-детски рассмеялся.

— Господин Хироши, говоришь? — нахмурился повар. Произнесенное имя подействовало на него неожиданно странно, весь гнев живо пропал, оставив на лице лишь растерянность и смущение.

— Он самый, Бао-сама.

— Что, прям сам лично и поручил?

— Так точно, Бао-сама.

Старик продолжал улыбаться обезоруживающей улыбкой, глядя толстяку прямо в глаза, и тот сдался.

— Хорошо. Только пусть пошевелится твой стажер, а то совсем как варенный. Еще и лицо вон все у него в ссадинах и синяках. Небось буйный?

—