Гобелен судьбы - Алина Либерман

длиной с пол локтя мягкого зелёного цвета и сунул в руку Николы.

В воздух, пропахший хвоей и прелыми листьями, проник аромат мятного чая из маминой глиняной чашки. Никола вдохнул всеми лёгкими и шумно выдохнул, прикрыв глаза от удовольствия. Свечник достал из сумки стеклянную баночку, всю округлую, даже на том месте, где должно быть донышко. Внутри — свечка, поверх — крышка с дырочками, душка — из медной проволоки.

— Погляди, какая нарядная, — старик пристукнул ногтем по крышке, свечка выпустила ярко-жёлтый огонёк. Пристукнул другой раз, огонёк сделался рыжим, пристукнул третий — алым, ещё разок — и все цвета по очереди стали сменять друг друга.

— Чудеса, — протянул Никола.

— То-то же! А в ночи она ещё и светит ярко. — Захар и сам засиял. — Это я к празднику соорудил. Смена года уж не за горами. Берёшь?

— Сколько за такую? — Никола зашарил по карманам в поисках колобашек.

— Обожди, — старик отобрал у Николы свечу и поставил на землю. — Отходь и гляди, — скомандовал дед и дунул на фитиль.

Пламя разгорелось, потянулось к самому солнцу и обдало Николу теплом, не хуже большого костра.

— Кошкин-йод! — подпрыгнул он. — Ну ты и мастер, дед Захар, чего только ни придумаешь!

— А то, — расплылся дед в улыбке, показав по два передних зуба сверху и снизу да оголённые дёсны на месте остальных. — Ну, берешь? — Дюжина колобашек за обе вещицы.

Никола выгреб из карманов горстку деньжат, пересчитал.

— Только десять, — скис он.

Дед сощурился, смешно скосил глаза.

— Ай, ладно, — махнул он рукой. — Хороший ты парень, бери за десяток.

— Спасибо! — просиял Никола. — А ты, дед Захар, приходи на обед в харчевню, мать тебе пирога на мой должок нарежет.

— А чаво у ней в начинке?

— Картошка да квашенная капуста.

— Капустка — это хорошо, — причмокнул дед. — Загляну. Будь здоров!

— И ты не хворай!

И разошлись каждый по своим делам.

По дороге вертел Никола в руках свечку да крынку со сметаной. Думал о старике Захаре, о его огоньках, об отце с его листьями, о матери с её молоком. Попробовал даже поговорить со сметаной, а чего толку? Поводил руками над опавшими листьями, позвал их — лежат себе, будто мёртвые, внимания не обращают. Постукал пальцами по лампадке, огонёк заплясал разноцветными язычками — работает, да только так ведь и должно быть — любой так сможет, а вот изготовить такое лишь Захару под силу. Чего же я могу, думал Никола, чего другие не сумеют. И не придумал ответа. Приуныл. Разложил покупки по карманам, да дальше в путь.

Дом, куда стремился Никола, показался из-за поворота. Из приоткрытой калитки вышагнул серый пушистый кот, взглянул на гостя ленивым взглядом, мяукнул.

— Привет, хозяин, — улыбнулся Никола и вошёл.

Две кошки-пеструшки гоняли птиц по двору, большой рыжий кот щурил на солнце медовые глаза.

— Кошкин-йод!

Никола едва не потерял равновесие — дымчатый малец с боевым мявканьем чуть не угодил под ноги. Никола обернулся в след котёнку. Тот влетел в забор, забил лапами, сражаясь с чем-то невидимым, встал в боевую стойку — лапы нарасшарагу, хвост трубой и замер. Через секунду выпрямился и рванул к дому — уши торчком, а в зубах — серая добыча.

— Ты-то мне и нужен, разбойник, — усмехнулся Никола и следом за котейкой вошёл в дом.

У окна крутила колесо прялки женщина. Седые волосы выбились из-под платка и торчали, подобно хлопьям шерсти на кудели. У печки сидела румяная девица. Пальцы её танцевали над шерстяным полотном, спицы звякали, сталкиваясь носами. Нитка тянулась к скамье и пряталась в ведёрке, чтобы клубок не укатился. Рядом сидел рыжий пушистик и не сводил глаз с крутящегося мотка. Осмелев, сунул лапу, но хозяйка шикнула, и он одёрнулся, прижал уши.

В печке потрескивал огонь, под колючей шапкой у Николы сильнее зачесался лоб.

— Здравы будьте! Валентина, — он поклонился вязальщице, затем и пряхе. — Тётя Клава.

Серый охотник проскочил мимо его ног.

— Доброго светлого, — отозвались женщины.

Котёнок сложил к ногам девушки добычу и гордо взглянул на рыжего сородича. Тот же нисколько не стушевался, а лишь воспользовался ослабшим вниманием хозяйки и сунулся в ведро с пряжей.

— Молодчина, — похвалила девушка кота и обратилась к гостю, — уже пятая за сегодня.

— Мне б такого помощника, — сказал Никола. — Не хочет ли он ко мне перебраться?

Котёнок взглянул искоса, будто задумался, потом шагнул к мышке, подцепил зубами и переложил к ногам Николы.

— Это не похоже на отказ, — усмехнулся Никола и наклонился к малышу.

Ладонь коснулась нежной шёрстки, под пальцами разошлось тихое клокотание.

— Отпустишь со мной?

— Чего ж не отпустить? — пожала плечами девица. — У нас мышеловов хватает, сам знаешь, а то б не к нам за помощником шёл.

Хозяйка глянула на рыжего, тот уже зацепился коготками за моток.

— Брысь!

Котёнка и след простыл, а спасённый клубок вернулся на место.

— Верно, — согласился Никола и поставил крынку со сметаной на стол. — А это лакомство для вас да для зверюг.

Девушка улыбнулась.

— А чего это лоб у тебя раскраснелся? Шапка-то из крапивы, что ли, связана? Дай-ка, — она протянула руку.

— Из крапивы, из репья, — промямлил Никола, — кто ж её знает, да только кусается.

Девушка приложила шапку к щеке, поморщилась. Потом приблизила к губам и зашептала, как подружке на ушко.

— В следующий раз моё вязание бери, оно не колется, — она вернула шапку, ставшую заметно мягче.

— Вот спасибо! — просиял Никола. — Я-то думал, ты с кошками говоришь, а ты вон чё — шерсть заговариваешь!

— С кошками-то у меня беседы, как у всех — накормить да за ушком почесать. А вот с шерстью — тут уж я говорю, а она будто слушает и подчиняется, да к тому же слова, словно живые, сами с губ слетают, я и придумать-то их не успеваю.

— Ничего, научишься, — донеслось сквозь жужжание прялки. — С даром сжиться надобно, чтоб он не только с губ слетал, но и мысль твою доносил.

— Эх, мне бы со своим даром хоть разочек свидеться, — вздохнул Никола. — Я бы сжился так сжился!

— Всему своё время, — подбодрила девушка. — Отыщешь свой дар, никуда он не денется. Мой тоже недавно только показался. Седмицы две тому назад.

— Не денется, говоришь, — закручинился Никола, — как бы я сам куда-нибудь не делся. А то ведь как пустое место. Возьму так однажды да растаю, испарюсь, и разнесёт меня ветер по полям. Какой от меня тогда прок? Вот бы познать себя наконец да пользу начать приносить.

— Слыхала я, — заговорила пряха, — есть в наших краях ткачиха одна, больно уж способная.