Сны Бонго - Анастасия Игоревна Строкина

думал, что никогда в жизни не окажется за пределами Японии.

«Только как я теперь расплачусь с Фукудой-сан? – мелькнуло у Харуто в голове. Но эта мысль быстро покинула его. – А, неважно! У меня сегодня день рождения! Сегодня у меня праздник!»

Харуто поднял черепаху со дна аквариума: она оказалась тяжелее, чем он ожидал. В её глазах – африканское солнце. На её панцире – узоры песка и ветра, облик планеты, которая только-только родилась в космосе и ещё не знает, что на ней поселятся животные и люди.

– Симада! – сказал Харуто так громко, что хозяин магазина повернулся к нему и спросил:

– Что, простите?

– Я назову её Симада! Мой маленький остров!

– А-а, – протянул хозяин магазина. – Хорошее имя. – Он был рад, что наконец продал эту последнюю черепаху и можно освободить аквариум под ящерицу, которую привезли на днях.

Харуто нёс своё маленькое сокровище и думал, что теперь ему будет не так одиноко в его неуютной каморке. И что Симаде тоже будет веселее. Потому что теперь они вместе – человек и черепаха. А Кривая Кора – с этого времени Симада – думала: «Куда же меня несут?» Но почему-то ей больше не было страшно, и она спокойно вытянула шею в ожидании новой, неизвестной жизни.

– С днём рождения меня! – сказал Харуто и с радостью посмотрел на черепаху.

Он разрешил Симаде гулять по всей комнате и даже спать на футоне – тонком матрасе, который он сворачивал по утрам, чтобы в его крохотном жилище было чуть больше места. Каждый день Харуто нарезал огурец, брал себе кусочек, а остальное отдавал своей молчаливой подруге. Черепаха съедала всё без остатка, громко клацая клювом, и Харуто улыбался, если случайно замечал, как еда спускается внутри длинной черепашьей шеи. А черепаха заметила, что его глаза похожи на глаза сервала.

Симаде понравилось на новом месте. Здесь, конечно, было не так тепло, как в саванне, но зато и не так тесно, как в стеклянной коробке.

Два дня прошли незаметно, а на третий нужно было платить за квартиру.

– Фукуда-сан, прошу вас, дайте мне ещё несколько дней, я найду деньги!

– Нет, Харуто, простите. Я не могу ждать. Или вы платите мне сегодня, или завтра же уходите! Мне нужен ответственный жилец!

Так человек и черепаха оказались на улице. Харуто, конечно, досадовал, что теперь ему некуда будет возвращаться по вечерам и что ему так пока и не удалось найти новую работу. Но ни разу он не пожалел о том, что на последние деньги купил редкую африканскую черепаху.

Ночь они провели на скамейке в парке. Март в тот год был солнечным, но всё равно с заходом солнца ветер принёс с собой холод.

Харуто прижимал черепаху к себе, чтобы она не замёрзла, но и самому ему как будто становилось чуточку теплее, как будто панцирь Симады излучал солнечный свет, который не только согревал, а даже и освещал всё вокруг.

Как Харуто ни старался, но под утро он сильно замёрз: его пальцы посинели, ноги отяжелели, при каждом движении тело вздрагивало от озноба. Чтобы немного согреться, чтобы мысли не оледенели, а придумали, как быть дальше, Харуто постучал по панцирю Симады: «Там-тататам-тататам-там-там» – и спел то, что у него получилось, сначала тихо, потом громче и громче. Из тишины пустого парка, из стука пальцев по панцирю африканской черепахи рождалась музыка. Так сердце человека начинает стучать ещё до его рождения.

Харуто увлёкся, закрыл глаза и не заметил, как к нему подошёл высокий господин в шляпе и с кольцом на длинном пальце.

– Кто там у вас? – спросил он.

Харуто открыл глаза, вздрогнул от неожиданности и встал.

– Это моя черепаха Симада, господин, – ответил Харуто.

– А разве ей не холодно на улице?

– Холодно, господин. Но нам пока некуда идти. Я остался без дома.

– Без дома, но с музыкой, – сказал незнакомец. – Ты ведь любишь музыку, раз поёшь на весь парк?

– Не знаю, господин. Наверное. Я никогда до этого не пел. А эту… мелодию… я только что придумал. Простите, если я вас побеспокоил!

Харуто взял свой чемодан и собрался было идти куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. «Ещё не хватало, чтобы этот человек позвонил в кейши-те и сказал, что я нарушаю порядок! – подумал Харуто. – Так Симада и вовсе пожалеет, что попала ко мне в руки!»

– Стойте-стойте! – окликнул господин. – Меня зовут Акира. Я подумал… ну если вам всё равно негде жить… Может, вы согласитесь жить в нашей школе музыки? Мы как раз ищем такого человека, кто бы убирал классы, следил за порядком, вы понимаете… Район Канда…

– Жить в школе? – удивился Харуто.

– Да-да. У нас там небольшая комната для сторожа. Но всё есть: кровать, окно… Тот, кто был до вас, к сожалению, уехал в Осаку. И мы уже несколько дней ищем. Соглашайтесь! Вы ведь любите музыку!

Харуто не очень понимал, при чём здесь музыка: он вообще о ней никогда особо не думал. С тех пор как он остался один, без родителей, он работал то садовником, то продавцом, то помощником в овощной лавке… И всегда эта работа доставалась ему с трудом, а с последнего места – почты, где он разгружал посылки, – его и вовсе уволили за то, что он уронил тяжёлую коробку. И тут вдруг рано утром в парке незнакомый человек сам предлагает ему работу и крышу над головой! Всё это казалось ему чем-то нереальным, похожим на фильм или на рассказ, когда случайно происходит то, что в жизни произойти не может никогда. Или почти никогда. Но на долгие размышления у него не было времени: руки его заледенели, а Симада спрятала голову от холода. И если он не согласится на эту школу, то кто знает, когда ещё они согреются, когда обретут хоть какой-то дом.

– Спасибо, Акира-сан, – произнес Харуто. – Только я с черепахой. Я без неё не пойду.

– С черепахой можно. Она у вас как музыкальный инструмент. Приходите сегодня в полдень. Скажите, что от Акиры Такамото.

Господин поправил шляпу, сверкнул кольцом на тонком пальце и ушёл.

Харуто сильнее прижал Симаду к груди, и черепаха даже услышала, как быстро и радостно стучало его сердце.

Так началась их новая жизнь в школе музыки.

Харуто следил за порядком, подметал классы, вытирал пыль, начищал до блеска рояли и пианино, подстригал кусты у входа в школу и всякий раз замирал, когда слышал, как кто-то поёт или играет – на флейте, на скрипке, на инструментах, названия которых он и не знал. А потом он возвращался в свою комнату, кормил черепаху, гладил её, тихонько выстукивал пальцами по её панцирю ритм: «Там-тататам-там-там» – и напевал только что рождённую мелодию.

Харуто никогда не думал о музыке, но ему понравилось ловить ритмы – в пустоте, в случайных звуках: стуке двери, плеске воды в ведре, скрипе педали на пианино – он иногда нажимал на неё, когда никто не видел… У всего был свой голос, своя история, которая могла стать мелодией. И такие мелодии всё чаще и чаще появлялись в его голове.

Сначала Харуто просто открывал крышку пианино в классе и нажимал на педали – всегда в одном и том же порядке: на правую, на левую, на среднюю. И тут же закрывал крышку. А потом, по вечерам, когда в школе уже никого не было, он приносил с собой Симаду в коробке, садился за пианино и изучал, как звучат клавиши, привыкал к ним, запоминал. И подбирал простые мелодии – сперва известные, а потом и свои собственные. Вечер за вечером, а иногда и ночь за ночью он сидел за пианино, слушал его, но и пианино тоже его слушало. Не всё получалось у Харуто, как он хотел, как слышал внутри, а всё-таки он не сдавался и снова, снова рассказывал пианино про то, какие он сочинил мелодии. Однажды Харуто отважился и сыграл свою музыку не только Симаде, но и своему приятелю Сатоши, с которым подружился в школе. Сатоши рассказал другим, и вскоре слух про сторожа, сочиняющего музыку, дошёл до директора школы. И Харуто приняли в ученики. Так началось ещё одно новое время.

Харуто учился, а Симада становилась всё больше и больше: панцирь её рос – и бугорки на нём делались ещё выше, а ямки – ещё глубже. В хорошую погоду