Александр Афанасьев - Русские заветные сказки

— Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог собрать гривенника, чтобы духовному отцу за исповедь дать. Ведь он за вас, окаянных, Богу молится!

Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак. Поп просто взбесился.

— Послушай, проклятый, — говорит ему, — откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?

— Помилуй, батюшка! Где я больше возьму? Что есть, то и даю.

— По блядям да по кабакам носить[104] небось есть деньги! А духовному отцу одни грехи тащишь! Ты про эдакой случай хоть укради что да продай, а священнику принеси, что подобает, заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал, так он все тебе грехи отпустит!

И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди:

— И не приходи ко мне без гривенника!

Солдат пошел прочь и думает: «Что мне с попом делать?» Глядит, а около клироса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шапка. «Дай-ка, — говорит сам себе, — попробую эту шапку утащить». Унес шапку и потихоньку вышел из церкви да и прямо в кабак. Тут солдат продал ее за двадцать пять рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Воротился в церковь и опять к попу.

— Ну что, принес гривенник? — спросил поп.

— Принес, батюшка!

— А где взял, свет?

— Грешен, батюшка! Украл шапку да продал за гривенник.

Поп взял этот гривенник и говорит солдату:

— Ну, Бог тебя простит, и я тебя прощаю и разрешаю.

Солдат ушел, а поп, покончивши исповедовать своих прихожан, стал служить вечерню; отслужил и стал домой собираться, бросился к клиросу взять свою шапку, а шапки-то и нету: так простоволосый и домой пришел. Пришел и сейчас послал за солдатом. Солдат спрашивает:

— Что угодно, батюшка?

— Ну скажи, свет, по правде, ты мою шапку украл?

— Не знаю, батюшка, вашу ли украл я шапку, а только такие шапки одни попы носят, больше никто не носит.

— А из которого места ты ее утащил?

— Да в нашей церкви висела она на поповской палке, у самого клироса.

— Ах ты, сукин сын, такой-сякой! Как смел ты уворовать шапку у своего духовного отца?

— Да вы, батюшка, сами меня от того греха разрешили и простили.

Сказка о том, как поп родил теленка[105]

Жил-был поп да попадья. У них был казак[106] по имени Ванька; только житье у них казаку было не очень-то хорошее: больно скупа попадья была. Вот однажды поехал поп с казаком по сено, верст за десять. Приехали, наклали воза два. Вдруг пришло к сену стадо коров. Поп схватил хворостинку и давай за ними бегать; прогнал коров и воротился к казаку весь в поту. Тотчас вместе докончили работу и поехали домой. Было темно.

— Ванька, — сказал поп, — не лучше ли нам ночевать в деревне, хоть у Гвоздя: он мужик добрый, да у него и двор-то крытый.

— Хорошо, батюшка! — отвечал Ванька.

Приехали в деревню, выпросились ночевать у того мужика. Казак пошел в избу, помолился Богу, поклонился хозяину и сказал:

— Смотри, хозяин, когда станешь садиться ужинать, то скажи: «Садитесь все крещеные», а если скажешь попу: «Садись, отец духовный!» — то он рассердится на тебя и не сядет ужинать; он не любит, когда его так называют.

Поп выпряг лошадей и пришел в избу, тут хозяин велел жене собрать на стол и, когда все было готово, сказал:

— Садитесь, все крещеные, ужинать.

Все сели, кроме попа: он сидел на лавочке да подумывал, что его хозяин особенно просить станет, ан-то и не сбылось. Отужинали.

Хозяин отвел попа и его казака в скотницу, потому что в ней было теплее, чем в избе. Поп лег на печь, а казак ка полати. Ванька сейчас уснул, а поп все думает, как бы найти что-нибудь поесть. А в скотной ничего не было, кроме квашни с раствором. Поп стал будить казака.

— Что, батюшка, надобно?

— Казак! Мне есть хочется.

— Ну так что не ешь? В квашне тот же хлеб, что и на столе, — сказал Ванька и сошел с полатей, наклонил квашню и говорит:

— Будет с тебя!

Поп начал лакать из квашни, а Ванька как будто невзначай толкнул ее и облил попа раствором. Поп, налакавшись досыта, лег опять и скоро заснул. В это время отелилась на дворе корова и стала мычать. Хозяйка услыхала, вышла на двор, взяла теленка, принесла в скотную и пихнула его на печь к попу, а сама ушла. Поп проснулся ночью, слышит: кто-то лижет его языком, схватил рукою теленка и стал будить казака.

— Что опять понадобилось? — сказал Ванька.

А поп:

— Ванька! Ведь у меня на печи-то теленок, и не знаю, откуда он явился.

— Вот еще что выдумал! Сам родил теленка да и говорит: не знаю, откуда взялся.

— Да как же это так могло статься? — спрашивает поп.

— А вот как: помнишь, батюшка, как мы сено клали, мала ли ты бегал за коровами! Вот теперь и родил теленка.

— Ванька! Как бы сделать, чтобы попадья не узнала?

— Давай триста рублев, все сделаю: никто не узнает!

Поп согласился.

— Смотри же, — говорит казак попу, — ступай теперь тихонько домой да надень вместо сапог мои липовки[107].

Только что ушел поп, казак тотчас к хозяину:

— Ах вы, ослы! Ведь не знаете того, что теленок попа съел, оставил только одни сапоги; ступайте посмотрите.

Напуганный мужик обещал казаку триста рублей, чтобы обделал дело так, чтобы никто про это не узнал. Ванька все обещался сделать, взял деньги, сел на лошадь и поскакал за попом. Нагнал его и говорит:

— Батюшка! Теленка-то хозяин хочет привести к попадье да сказать, что ты его родил!

Поп еще больше испугался и набавил Ваньке сотнягу: только обделай все тихонько.

— Ступай себе, все сделаю! — сказал казак и поехал опять к мужику.

— Ведь попадья сойдет с ума без попа, тебе худо будет!

Этот простофиля дал казаку еще сотнягу:

— Только обмани попадью да никому не сказывай!

— Хорошо, хорошо! — сказал казак; приехал на погост, содрал с попа денежки, отошел от него, женился и стал себе поживать да добра наживать.

Духовный отец

Пришел великий пост: надо мужику идти на исповедь к попу. Завернул он в кулек березовое полено, обвязал его веревкою и пошел к попу.

— Ну, говори, свет, в чем согрешил? А это у тебя что такое?

— Это, батюшка, белая рыбица, тебе на поклон принес!

— Ну, это дело хорошее! Чай, замерзла?

— Замерзла, все на погребе лежала.

— Ну, когда-нибудь растает!

— Я пришел, батюшка, покаяться: раз стоял за обеднею да бзднул.

— Что это за грех? Я и сам один раз в алтаре перднул. Это ничего, свет! Ступай с Богом.

Тут начал поп развязывать кулек: смотрит, а там березовое полено.

— Ах ты, бздун проклятый! Где ж белорыбица-то?

— Х…я не хочешь ли, пердун эдакий.

Поп и цыган[108]

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был цыган, у него был отец-старик. Крепко старик заболел, лежит в постели, а сын ходил-ходил за ним, да потом и бросил. Что отец ни попросит у него — пить або что — цыган будто не слышит, только думает, как бы поскорее помер.

— Э, сынку, сынку, — говорит отец, — ты вже не став мене и за батька почитати, а я же тебе на свит родыв! А сын ему отвечает:

— Серу твоего батька! Ты не мене робив[109], а свою душу солодыв[110]. Полезай ты к матери в сраку, то я, батько, и тебе перероблю.

Отец вздохнет и промолчит. Пришло время, помер старик. Одели его и положили на лавке: лежит покойник, борода у него длинная; накурили в избе ладаном, все готово; пошел цыган за попом:

— Здравствуй, батиньку!

— Здорово, цыган! Что скажешь?

— Мой батька помер, пиды похорони.

— Невжели помер?

— Помер, легкой ему опочывок[111]! Лежит на лавке как Спас и бородку свою распас: мосьмпло по хатоньке походити и на его билое тило посмотрити. Да кажись, батиньку, он и просвятится[112], бо так и пахнет от него ладаном!

— Что же, цыган, есть у тебя деньги — за похороны заплатить?

— За шо тоби деньги платить? За тое стерво, шо лежит на лавки, черной, як головешка, а вытаращив зубы, як бешена собака? Дай ще тоби за него деньги платити! Пожалуй, не приходь хоронить, я тоби приволоку его за ноги: шо хошь, то и роби з ним, хоть соби на вечину капти да жры.

— Ну ладно, ладно, — говорит поп, — сейчас приду да похороню.

Воротился домой цыган, вслед за ним пришел и поп. Тут отпели цыганова отца, положили в гроб, снесли на кладбище и, похоронили.

— Невжли ты, — говорит поп цыгану, — нисколько не заплатишь мне за своего отца? Тебе грешно будет!

— Ах, батиньку! — сказал цыган. — Сам знаешь, яки у цыгана деньги: було трошки[113], усе потратив на поминки, а ты, батиньку, повремени до ярмарки, добуду денег, отдам тоби!

— Ну, хорошо, свет, подождать можно.

Началась ярмарка, поехал цыган в город лошадьми менять[114]. Поехал и поп по своим делам. Вот и попадается цыган попу навстречу.

— Послушай, цыган, — напоминает поп, — время тебе деньги отдать!