Марк Твен - Приключения Тома Сойера (пер. Ильина)

— Бедняга!

— Несчастный молодой человек!

— Это послужит уроком грабителям могил!

— Мэффа Поттера за такое дело повесят, коли изловят!

Таковы были замечания наиболее частые, один только священник сказал:

— То был суд Божий, ибо длань Его простерлась сюда.

К этому времени Том уже дрожал с головы до пят, поскольку взгляд его наткнулся на каменное лицо Индейца Джо. Но вдруг толпа качнулась, забурлила и редкие голоса закричали:

— Вот он! Это он! Сам сюда идет!

— Кто? Кто? — вырвалось из двух десятков глоток.

— Мэфф Поттер!

— О, встал!

— Смотрите, поворачивает! Не упустите его!

Люди, сидевшие над головой Тома на ветвях деревьев, заверили всех, что Поттер и не пытается убежать, — он лишь принял вид смущенный и озадаченный.

— Адская наглость! — заявил кто-то. — Решил прийти сюда, чтобы спокойно полюбоваться на дело своих рук, не думал, небось, что тут такая компания собралась.

Наконец, толпа расступилась, из нее вышел шериф и всем напоказ схватил Поттера за руку. Лицо бедняги осунулось, в глазах светился владевший им страх. Когда же его подвели к убитому, он весь затрясся, точно в падучей, закрыл лицо ладонями и облился слезами.

— Не делал я этого, друзья, — рыдая, произнес он, — слово чести даю, не делал.

— А кто же тебя обвиняет? — осведомился чей-то внушительный голос.

Выстрел попал в цель, Поттер отнял от лица ладони и с трогательной безнадежностью заозирался вокруг. А увидев Индейца Джо, воскликнул:

— Эх, Индеец Джо, ты же пообещал, что никогда…

— Это твой нож? — спросил шериф, тыча ему в нос орудием убийства.

Поттер, наверное, упал бы, однако чьи-то руки подхватили его и мягко опустили на землю. И он сказал:

— Мне будто голос какой твердил, что, если я не вернусь и не заберу… — он содрогнулся, потом вяло махнул рукой, словно покоряясь неизбежному, и произнес: — Расскажи им, Джо, расскажи — чего уж теперь…

Гекльберри и Том, онемев и вытаращив глаза, слушали, как бессердечный лжец спокойно излагает свои измышления. Оба ждали, что на голову его вот-вот падет с чистого неба гром Господень, и гадали только, отчего эта кара так сильно задерживается. Когда же Индеец закончил, оставшись целым и невредимым, робкий порыв нарушить данную ими клятву и спасти несчастного, введенного в заблуждение пленника, увял и уничтожился, ибо мальчики со всей ясностью поняли, что Индеец продал душу Сатане, а попытки потягаться с обладателем силы, столь необъятной, могли привести лишь к последствиям самым роковым.

— Чего же ты не сбежал? Зачем сюда-то вернулся? — спросил кто-то.

— Не мог я… не мог, братцы, — простонал Поттер. — И хотел удрать, да ноги сами сюда привели.

И он зарыдал с новой силой.

Несколько минут спустя началось официальное дознание и Индеец Джо, присягнув, с прежним спокойствием повторил свой рассказ, и мальчики, так никаких громов и не дождавшиеся, окончательно уверились в том, что Джо запродался дьяволу. В итоге, Индеец обратился для них в самое интересное и зловещее существо, какое они когда-нибудь видели, мальчики вглядывались в него, как завороженные, и оторваться не могли. Про себя они решили следить за ним по ночам, когда им будет выпадать такая возможность, — а ну как удастся хоть краем глаза увидеть его устрашающего хозяина.

Индеец Джо помог поднять тело убитого и перенести его в повозку, при этом в дрогнувшей от ужаса толпе зашептали, что из раны выступило немного крови! Мальчики понадеялись было, что это счастливое обстоятельство направит всеобщие подозрения в правильную сторону, однако и тут их ждало разочарование, ибо далеко не один житель городка повторил:

— Так ведь до Мэффа Поттера от трупа всего фута три было.

Целую неделю после этого сон Тома нарушался и страшной тайной, и угрызениями совести, и как-то за завтраком Сид заявил:

— Из-за тебя, Том, я сегодня полночи заснуть не мог, все ты вертелся да во сне разговаривал.

Том побледнел и потупился.

— Это дурной знак, — сразу посерьезнев, сказала тетя Полли. — Что тебя мучает, Том?

— Да ничего. Я и сам не знаю.

Однако рука Тома задрожала так, что он расплескал кофе.

— И несешь ты какую-то ерунду, — продолжал Сид. — Прошлой ночью сказал вдруг: «Это кровь, это кровь, вот что это такое!» Много раз повторил. А потом: «Не мучайте меня так — я во всем признаюсь!» А в чем признаешься-то? А?

Перед глазами Тома все поплыло. Трудно даже представить, чем бы мог закончиться этот разговор, однако, на счастье Тома, озабоченное выражение сошло с лица тети Полли и она, сама того не ведая, спасла его, сказав:

— А! Это все то страшное убийство. Оно и мне каждую ночь снится. Иногда я даже вижу во сне, что я-то его и совершила.

Мэри сказала, что убийство и на нее подействовало подобным же образом. Сида услышанное, похоже, удовлетворило. Том постарался убраться из столовой под первым же благовидным предлогом и после целую неделю жаловался на зубную боль и стягивал себе на ночь челюсти тряпицей. Он так никогда и не узнал, что по ночам Сид наблюдал за ним и не раз сдвигал повязку и долгое время вслушивался, приподнявшись на локте, в лепет Тома, а после возвращал повязку на прежнее место. Постепенно растревоженный разум Тома успокоился, а зубная боль надоела ему и получила отставку. Если Сиду и удалось вывести что-либо из бессвязного бормотания Тома, выводы эти он держал при себе.

Товарищи по школе увлеклись в это время судебными дознаниями причин, по которым издыхала та или иная из находимых ими кошек, и Тому казалось, что это никогда Том никогда не набивался на таких дознаниях в коронеры, хотя прежде норовил играть во всех детских затеях самую видную роль; он даже свидетелем ни разу не выступил, отметил Сид, что также было странно; не миновало внимания Сида и то обстоятельство, что Том относился к этим расследованиям с явным отвращением и старался, как только мог, уклониться от участия в них. Сид дивился, но молчал. Впрочем, в конце концов, дознания вышли из моды и перестали терзать совесть Тома.

В это печальное время Том каждые день-два приходил, улучив время, к зарешеченному окошку маленькой городской тюрьмы и передавал сквозь него «убийце» утешительные подношения — любые, какими ему удавалось разжиться. Тюрьмой городку служила жалкая кирпичная лачуга, стоявшая на окраинном болоте, держать у нее охрану городок позволить себе не мог — да и то сказать, большую часть времени она пустовала. Подношения же эти очень и очень помогали Тому утихомиривать его назойливую совесть.

У жителей городка прямо-таки руки чесались вывалять Индейца Джо в смоле и перьях и прокатить на шесте — в наказание за то, что он вытащил из могилы покойника, — однако Индеец наводил на всех такой страх, что никого, пожелавшего возглавить это предприятие, не сыскалось, и от мысли, действительно очень дельной, пришлось отказаться. Показания свои Джо оба раза начинал прямо с драки, опуская предварившее ее разорение могилы, и потому всем представлялось разумным не доводить пока это дело до суда общества.

Глава XII

Кот и «Болеутолитель»

Одна из причин, по которым Том отвлекся от своих тайных горестей, состояла в том, что у него появилась еще одна, более тяжкая. Бекки Тэтчер перестала ходить в школу. Несколько дней Том пытался, призывая на помощь всю свою гордость, махнуть на девочку рукой — не получилось. И скоро он уже слонялся ночами у дома ее отца, чувствуя себя совершенно несчастным. Бекки болела. А что если она умрет? Мысль эта мутила рассудок Тома. Сражения больше не привлекали его, не привлекало даже пиратство. Обаяние жизни развеялось, оставив взамен себя безнадежность. Том забросил обруч, а с ним и погонялку, ибо никакой радости они ему уже не доставляли. Тетушка его встревожилась. И принялась испытывать на Томе самые разные панацеи. Она принадлежала к числу людей, свято веривших в патентованные лекарства и новомодные средства укрепления и поправки здоровья, и очень любила проверять оные. Всякий раз, как появлялось нечто новое по этой части, ее охватывало лихорадочное, нетерпеливое желание попробовать его — не на себе, ибо она вообще никогда не болела, но на первом, кто подвернется под руку. Она подписывалась на все «оздоровительные» журналы и сочиняемые мошенниками френологические брошюрки, — важное невежество, их наполнявшее, было как дыхание духа жизни в ноздрях ее. Все их бредни касательно проветривания помещения, того, как следует ложиться спать и как вставать, что надлежит есть и что пить, сколько шагов проходить в день, в каком пребывать настроении и какую одежду носить, принимались ею, как святое писание, — она и не замечала никогда, что все наставления, даваемые ими в одном месяце, привычно опровергаются ими же в следующем. Женщиной она была на редкость простодушной, бесхитростной, отчего и обратилась в легкую добычу этих изданий. Она собирала шарлатанские журналы и снадобья, взгромождалась, во всеоружии смерти, на бледного, метафорически выражаясь, коня и ад следовал за нею. Тете Полли и в голову никогда не приходило, что ее страждущие ближние вовсе не усматривали в ней ангела-целителя и бальзам из Галаада.