«Практический работник» Георгий Маленков - Андрей Константинович Сорокин

о сопровождавших его событиях. Он расскажет о разговоре, состоявшемся у него с Булганиным, который, будучи министром обороны, являлся его непосредственным начальником. «Я как-то зашел по делам к Булганину, – вспоминал Жуков, – и Булганин показал мне документы, которые были изъяты из личного сейфа Маленкова. <…> Это документы с материалами наблюдения за рядом маршалов Советского Союза, за рядом ответственных работников, в том числе за Буденным, за Тимошенко, за Жуковым, за Коневым, за Ворошиловым и другими, и с записью подслушанных разговоров в 58 томах; везде прослушивалось и все фиксировалось. И у него этот материал хранился в личном сейфе и изъят был случайно, когда МВД понадобилось арестовать его личного секретаря»164. «Не понимаю, – скажет Жуков, – почему Маленков хранил эти материалы у себя». Ни Жукову и никому другому из присутствующих не пришло в голову задать такой же вопрос самому Булганину. Участникам пленума могло показаться не менее интересным, на каком основании министр обороны держал у себя такого рода документы.

Тему, обозначенную Жуковым, подхватит министр внутренних дел СССР Н.П. Дудоров. Он подтвердит, что в связи с арестом Суханова обнаружена рукопись Маленкова о создании «особой тюрьмы в Москве для политических заключенных», организацией которой Маленков займется в 1950 году. К этому делу был привлечен работник Административного отдела ЦК Шестаков, а для следственной работы – сотрудники Комитета партийного контроля при ЦК Захаров и Никифоров. «Тюрьма была рассчитана по схеме Маленкова на 30–40 человек с особыми условиями режима, ускоренной оборачиваемостью, специальной охраной и специальными следователями во главе с начальником тюрьмы Клейменовым, которого инструктировал лично Маленков». Через эту тюрьму пройдут в том числе арестованные по «ленинградскому делу», включая Кузнецова, Попкова и других165.

Суханов, находясь под арестом, напишет в адрес Президиума ЦК письмо, характеризующее Маленкова. С большой долей вероятности можно предположить, что напишет он его по заказу или с подсказки. Это письмо Дудоров будет обширно цитировать на пленуме, при этом главным сюжетом станут отношения с Берией. Дудоров обратит внимание на тот отрывок письма Суханова, в котором указано на продолжительность «близких деловых отношений» Маленкова с Берией, «ближе, чем с другими членами Президиума ЦК КПСС или заместителями Председателя Совета Министров СССР». Начало этих отношений Суханов относил ко времени устранения Ежова и назначения Берии на пост наркома внутренних дел. Кадровая работа Маленкова, назначенного начальником Управления кадров ЦК, в то время, подчеркнет Дудоров, опираясь на «показания Суханова», «требовала тесных взаимоотношений с чекистскими органами, так как была установлена обязательная практика получения партийными органами документальных справок на назначаемых работников». Суханов, а вслед за ним и Дудоров обвинили Маленкова в стремлении «как можно быстрее оформить решениями ЦК назначения работников, представленных Берия». «Пользуясь таким положением, – заключал Суханов, – Берия сумел протащить в НКВД СССР большую группу нужных ему людей»166. Дудоров предъявит Маленкову множество претензий. Он, в частности, выскажет мнение, что «ленинградское дело» сфабриковано Маленковым; что после смерти Сталина Маленков и Берия «вели сговор по составу Президиума ЦК КПСС, о Председателе Совета Министров СССР и министерствах»; что «пост Председателя Совета Министров СССР был предложен Маленкову самим Берия»167.

Некий «голос из зала» заявит, что участником разоблачения и ареста Берии Маленков был вынужденно. Маленков отвергнет это обвинение. «Никакой вынужденности в отношении Берия в тот период у меня не было», – скажет он, и с этой констатацией, вероятно, следует согласиться и нам168.

Маленков решится ответить на ряд предъявленных ему претензий, хотя обстановка на пленуме вряд ли располагала к содержательным дискуссиям. «Будет крутить – с трибуны стянем», «двурушник», «власть хватаете» – под такой хорошо знакомый ему аккомпанемент «голосов из зала» будут проходить выступление Маленкова и ответы на вопросы. В свое оправдание Маленков укажет, что контролировать Берию сразу после его назначения в НКВД он не мог по определению, так как секретарем ЦК в это время он не являлся и поручений по наблюдению за органами тогда не имел. Материалы наблюдения за высшими военными, о которых говорил маршал Жуков, «были представлены в ЦК и запрещены к отсылке», сообщит Маленков и подчеркнет, что он «никакого отношения к организации наблюдения» не имел «абсолютно».

Маленков попытается и себя представить в качестве жертвы подобных «наблюдений» и прослушиваний со стороны органов госбезопасности. «Моя квартира прослушивалась так же», – заявит он на пленуме.

Хрущев, как наиболее осведомленный, возразит: «Но потом оказалось, что тебя не подслушивали».

Маленков допустит грубейшую ошибку, подтвердив: «Ну, не подслушивали, какое это имеет значение?»

Хрущев вынесет вердикт, к которому, думается, присоединилось большинство участников пленума, ставших свидетелями этой «дискуссии». «Это имеет значение. Ты выступаешь вроде как пострадавший вместе с тов. Жуковым и Тимошенко, а фактически этого не было», – скажет Хрущев. По каким-то соображениям он не станет настаивать на прозвучавшем из уст Жукова обвинении Маленкова в прямой причастности к организации слежки за высшим военным и гражданским руководством. Думается, однако, что большинство и так могло сделать нужные Хрущеву выводы.

Подтвердит Маленков наличие записи о партийной тюрьме и укажет на то, что это была диктовка Сталина. Сталин, заявил Маленков, «не доверял органам МГБ», по этой причине и нужно было «провести ряд следственных дел в этой тюрьме». Маленков подтвердит, что ряд лиц (фигурантов «ленинградского дела») бывали у него как у зав. отделом и их действительно арестовали по выходе из его кабинета. Однако Маленков отвергнет «абсолютно» причастность к «ленинградскому делу», которое он «так же знал, как и другие члены Политбюро», «это было целиком дело органов следствия». Подтвердит Маленков, что действительно выезжал в «особую тюрьму» вместе с Булганиным и Берией – по поручению Сталина. Говорил он там не с Кузнецовым, а с братом Вознесенского. Впрочем, Маленков оговорится, что не помнит, беседовал он с Кузнецовым или нет. «В присутствии других товарищей» об итогах поездки («они отрицают свои показания») было доложено Сталину. «Никогда организатором “ленинградского дела” я не был, – завершая эту тему, заявит Маленков, – это легко установить, да и здесь достаточно товарищей, которые могут сказать, что это все делалось по личному указанию тов. Сталина»169.

На заседании пленума ЦК Маленков постарается сформулировать сущностные претензии к сложившемуся положению вещей, персонификацией которого для него стал Хрущев. «Вопрос о ликвидации поста Первого секретаря… был поставлен на обсуждение… в условиях, когда у нас особенно власть Первого секретаря совершенно не ограничена… это пост секретаря над Президиумом Центрального Комитета партии. Я считаю, что можно создать условия, чтобы Президиум Центрального Комитета был настоящим верховным органом, а Секретариат ЦК был подсобным органом». «В наших условиях крайне важно не сосредоточивать власть в