Герман Гессе - Игра в бисер

Упоминавшийся ранее Иларион81 был учеником Антония.

85

...как это изображено на одной фреске пизанского Кампо – Санто.

– Пострадавшая во время второй мировой войны фреска XIV в. на стене Кампо – Санто (кладбища) в Пизе изображает наряду со сценами мирской суеты ц триумфа смерти пустыню, среди которой размышляют и беседуют анахореты; один из них доит лань, другой в изумлении смотрит на это чудо.

86

«ars moriendi» – искусства умирания, – выражение из лексикона средневековой назидательной литературы.

87

То был дар слушания.

– Особое служение Иосифа Фамулуса, состоящее в терпеливом выслушивании исповедующихся, описано в явно автобиографических тонах.

Дело в том, что Гессе во второй половине своей жизни и особенно к концу ее получал неимоверное количество писем от незнакомых людей – от юных кандидатов в самоубийцы, от зрелых людей, усомнившихся в смысле своей жизни и претерпевающих тяжелый душевный кризис, от жертв фашизма, ищущих утешения, и от вчерашних правоверных фашистов или националистов, нащупывающих путь к иному, более гуманному миру идей. Все эти корреспонденты обращались к писателю с безотчетным доверием, как к врачу. Таким образом, мучения и искушения Иосифа Фамулуса, были отлично, знакомы самому писателю.

88

...Дионом Пугилем...

– Латинское слово pugil означает «кулачный боец».

89

...подобно тому, кто предал Спасителя.

– Ср. евангельский рассказ о конце Иуды Искариота: «И бросив сребреники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Матф., 27, 5).

90

...следовать примеру Иуды или же, если угодно, примеру Распятого...

– Парадоксальное сближение Христа и Иуды характерно для гностической мысли. Иуда повесился, но и Христос в новозаветных, литургических и богословских текстах неоднократно именуется «повещенным на древе» – и притом специально ддя того, чтобы применить к нему формулу Ветхого завета – «проклят всяк висящий на древе». Христос принял на себя всю полноту тяготевшего над человечеством проклятия, а потому его предельная святость оказывается тождественна предельной сакральной нечистоте.

91

У этого человека, как явствовало из его рассказа, были друзья среди магов и звездочетов. – Рассказ ученого незнакомца содержит подлинные понятия и учения позднеантичного гностицизма, а также стилизованные в гностическом духе моменты доктрины Юнга (см. комм. к стр. 138).

92

...носил имя Равана...

– Имена героев этой новеллы довольнo свободно выбраны из сокровищницы имен, фигурирующих в наиболее известных индийских сказаниях. Демон Равана, участвовавший в битве демонов с Рамой, известен по «Рамаяне». Васудева – имя брахмана, который был министром последнего представителя династии Шунга и в результате переворота сам основал новую династию Kaнваяна ок. 72 г. до н.э. Нала, соперник Дасы в борьбе за власть и за женщину, носит то самое имя, которое со времен Жуковского известно русскому читателю как «Наль». Имя «Правати» заставляет вспомнить обольстительную супругу бога Шивы Парвати, любострастными мыслями о которой Камадева пытался отвратить Шиву от аскетического подвига. То же относится и к прочим именам, кроме имени Дасы, по сбоему смыслу соответствующего именам «Кнеxт», «Слуга», «Фамулус».

93

Майя – в индийской религиозной философии понятие мирозиждительной, космической иллюзии, которая должна быть преодолена усилием самоуглубления. «Для того, кто достиг состояния истины и действителъности, весь видимый мир исчезает» («Веданта – сутра – бхашья», II, 1, 14).

94

...а на коленях у нее лежал его сын Равана.

– Образу Правати с мертвым сыном на коленях Гессе придает явственные черты изученного Юнгом архетипа Великой Матери, которая вновь и вновь рождает свое Дитя, губит его в своих смертоносных объятиях и застывает в плаче над его окровавленным телом. Эта всерождающая и всегубящая, беспредельно ласковая и беспредельно жестокая Мать, лгущая самим своим бытием, – символ все той же «майи».

95

Леса он больше не покидал.

– Эта фраза, замыкающая не только новеллу, но и всю книгу в целом, намечает, наряду с главным движением рассказа о Кнехте, то есть движением от касталийской духовности к «миру», встречное, обратное движение и возвращает нас к эпиграфу, возвещавшему желательность Касталии как оплота «истинной духовности» и бескомпромиссных поисков смысла жизни.