Маша без медведя - Ольга Войлошникова

под свой контроль, и этим итогом околоточному сыскарю пришлось удовлетвориться.

Я вернулась к себе в палату и приступила к исполнению своего вчерашнего намерения. Баграр. Я выбрала среднего размера альбом и сделала несколько набросков.

Баграр с пойманной форелью.

Со сковородой.

С указкой у доски — сердится, потому что я ленюсь запоминать схемы боевых построений, и кислая я, с тоской думаю, что никогда не смогу применить их на практике — так зачем забивать голову?

Баграр в командной рубке «Буревестника».

Баграр учит молодых магов приёмам боевого подавления, и морда у него совершенно зверская.

Баграр рассказывает мне курьёзную историю и хохочет.

Я маленькая, и Баграр рассказывает мне сказку на ночь, а в воздухе оживают крошечные маги и герои…

Я смотрю на рисунок и снова начинаю реветь, выхожу в садик и сижу на порожке двери, изливая своё горе в мировой эгрегор. Плачу, пока в дверь не начинают настойчиво стучаться.

На пороге стоит медсестра. Я смотрю на неё, и мне страшно хочется внушить ей, чтобы все эти дурацкие порошки она сразу спускала в унитаз, но я понимаю, что за этим занятием её может кто-нибудь заметить и начнёт задавать неудобные вопросы, забираю порошки и сквозь зубы говорю:

— Я всё выпила, идите.

А потом я вспоминаю давешнего полицейского и думаю, что работа у них — врагу не пожелаешь, и достаю из папки самый большой лист, и до позднего вечера рисую, стараясь влить в картину как можно больше оздоровительной энергии, потому что пашет мужик на износ ведь, а ещё — того специального энергетического коктейля, который Баграр называл «Защищать и служить» (сопротивляемость усталости, выносливость, плюсик к физподготовке, повышенная внимательность и усилин интеллекта), чтобы служить было всё-таки легче.

Эта картина — не простой узорный накопитель. Это пейзаж. Издалека он похож на обычный рисунок акварелью, но вблизи распадается на точки разных оттенков. Многие перекрывают друг друга, образуя переходы т о на. Не знаю, есть ли в этом мире название такой технике, но я рада, что согласилась на изобразительные курсы, которые на Гертнии имели сугубо магически-прикладное значение. Все ходили, чтоб ловчее ману в артефакты упрессовывать, а я, не надеясь на свои способности к накоплению, училась просто рисовать, и на меня смотрели, как на блаженную.

Хоть теперь пригодится.

Потом я некоторое время побродила по своему миниатюрному садику и пришла к мысли, что раз уж я решила пока прятаться, совсем нелишне будет обработать все мои рисунки такой штукой, которую мы в школе называли «магия внутрь». Равное по вложенной силе магическое воздействие, по сути своей практически бесцельное, но уравнивающее магические потенциалы настолько, что присутствие самой магии в предмете практически перестаёт ощущаться и может быть распознано только с применением специальных манипуляций. Очень, очень энергоёмкая штука, зато стабильная и надёжная. Раньше я тренировалась на микроскопических магических формулах, но теперь-то — о-го-го! Маны много, силища прёт! Могу себе позволить.

Решив, что это будет лучший способ не привлекать к себе ничьего неприятного внимания, я замаскировала и рисунки, и оправу, и магически обработанные туфли, и свою зубную щётку. На этом список высвечивающих меня предметов, вроде бы, закончился, и я с относительно спокойной душой легла спать.

В ПОЛИЦЕЙСКУЮ УПРАВУ

На следующий день (это уже была пятница) сразу после завтрака к крыльцу больницы подкатила карета скорой помощи. Тётя Таня, снова дежурившая с утра, притащила мне нечто вроде безразмерного зелёного байкового плаща с мягким капюшоном. На спине у этого чуда был пришит тряпичный красный крест, и мне казалось, что это придаёт любому, надевшему этот плащ, вид гротескного рыцаря-крестоносца.

По большому счёту, мне плащ был не нужен, но представляю, насколько это прозвучало бы дико, заяви я подобное. Так что я спокойно пошла зелёным рыцарем. Вместо щита у меня была картонная упаковка от больших рисовальных листов, в которой лежал вчерашний рисунок.

Карета… Я так это пишу, а сама думаю: вот представит же кто-нибудь сказочную карету, с золочёными дверцами, с бархатными шторками и парчовыми креслами — а тут мы, красивые такие, в неказистом фургончике, у которого из кресел только шофёрское, а прочее место поделено между длинной лежанкой посередине, туда ещё носилки крепятся, и двумя длинными лавочками вдоль боковых стенок; лавочки мягкие, обтянутые зелёной медицинской клеёнкой — должно быть, для удобства дезинфекции, и запах в машине тоже больничный, не очень резкий, но устойчивый.

Так вот, карета наша тащилась по узким улочкам пригорода, неторопливо пробираясь в тесной застройке, но как только мы выбрались на широкую многополосную дорогу, водитель включил мигалку и прибавил скорости как минимум вдвое. Я и не думала, что эта сараюшка способна так летать!

Афанасьевская слобода оказалась большим частным сектором, про который не очень хотелось говорить «деревня», а больше, наверное, «загородные дома» или «пригородный посёлок». «Дача» тут тоже подходило не очень, всё же дача — это нечто для летнего проживания, а в слободе народ обитал постоянно, да и коммуникации от города протянуты были капитальные: свет, дороги, мелькнул небольшой навес с крупной надписью «ОСТАНОВКА» — название остановки я уже не успела прочитать. Но! Что характерно, остановка была трамвайная. А значит, райончик сильно тяготел к городу, вряд ли отдельно взятая Афанасьевская слобода сподобилась на собственную трамвайную сеть. Да и автомобили, припаркованные на асфальтированных площадках у многих домов, смотрелись скорее глянцево-дорого, чем наоборот. Заборчики, опять же — вычурные, всё больше кованые, с завитушками, а за заборами — не подворья, а ухоженные сады, лужайки с цветниками, вон — даже фонтан…

Понятно возмущение эксперта-землевладельца из газеты, как его там, который злорадствовал по поводу отказа страховой компании в выплате. Эти незаконные дома всей благополучной слободе репутацию портили. Представляю, как владельцы соседских участков испугались, когда пожар занялся сразу в нескольких местах.

Я невольно поёжилась. Доктор немедленно оживился:

— Не припоминаете ли чего, Мария Баграровна?

— Конкретно — нет, — покачала я головой, — крики… огонь… — я резко подняла голову, словно вспомнила: — Помню! Папенька кричит: «Беги! Беги!»

Доктор сочувственно поджимает губы, кивает и пускается в пространное рассуждение, что, быть может, как раз это и послужило причиной того, что нашли меня так далеко от дома: находясь в стрессовой ситуации, в шоке, девушка получает приказ отца и бежит, бежит…

А ведь так всё и было, — думаю я и отворачиваюсь к окну, закусывая губу. Отец сказал — и я бегу. Добежать бы.

Здание полицейской управы оказалось вовсе не таким, как я ожидала. То есть не серым, строгим и суровым. Выбеленное (внимание!) розовой краской, оно стояло в окружении шикарных цветников, в которых радовали глаз поздние астры и георгины. Я подумала, что вряд ли вчерашний господин полицейский заморачивается такими вещами. Или у кого-то из городовых жена со склонностью к цветоводству, или местная общественность старается.

Зато ширина и вообще размер фасада полностью, так сказать, соответствовали. Я почему-то представляла, что этажей будет два, а окон в верхнем — семь. Так оно и оказалось.

У крыльца валялась толстая немолодая собака неизвестной мне породы.

Карета подкатила к самому крыльцу, и Павел Валерьевич галантно подал мне руку. Слушайте, вот это конкретно уже начинает меня напрягать. Тут массово так принято или нет? Я что-то не присматривалась, да пока и случая не было. А то я начала с ужасом подозревать, что вместо простого внушения переусердствовала и активировала какой-нибудь приворот, а доктор был совсем, ну вот совсем не в моём вкусе…

08. В ПОДВЕШЕННОМ СОСТОЯНИИ

ОЧНАЯ СТАВКА

Мы поднялись на второй этаж и прошли во вторую дверь направо. В довольно обширном кабинете стояло два заваленных бумагами письменных стола (за одним из которых сидел вчерашний сыщик, а за другим — полицейский в похожей форме, но помоложе), два не менее забитых серо-бежевыми папками шкафа, большой кожаный диван и ещё четыре стула, на трёх из которых сидели девушки. Плащ у меня приняли, разместили на вешалке в углу, папку с рисунком покамест уложили на диван.

— Присаживайтесь, барышня, — кивнул мне старший полицейский на свободный стул. — А вы господин доктор — вон туда, на диванчик, ваша задача: не помешать эксперименту, свидетелей у нас не так много, как хотелось бы, так что по возможности соблюдайте тишину.

Доктор разместился в указанном уголке с самым суровым и непреклонным видом.

— Итак, освидетельствуется барышня, — начал старший полицейский, молодой немедля подвинул к себе большую раскрытую тетрадь и застрочил