Стихотворения - Николай Алексеевич Некрасов

в Ниццу,

Быть ему в Париже — так судьбам угодно!

Год в столице моды шумно и свободно

Прожила княгиня; на второй влюбилась

В доктора-француза — и сама дивилась!

Не был он красавец, но ей было ново

Страстно и свободно льющееся слово,

Смелое, живое… Свергнуть иго страсти

Нет и помышленья… да уж нет и власти!

Решено! В Россию тотчас написали;

Немец-управитель без большой печали

Продал за бесценок, в силу повеленья,

Английские парки, русские селенья,

Земли, лес и воды, дачу и усадьбу…

Получили деньги — и сыграли свадьбу…

Тут пришла развязка. Круто изменился

Доктор-спекулятор: деспотом явился!

Деньги, бриллианты — все пустил в аферы,

А жену тиранил, ревновал без меры,

И когда бедняжка с горя захворала,

Свез ее в больницу… Навещал сначала,

А потом уехал — словно канул в воду!

Скорбная, больная, гасла больше году

В нищете княгиня… и тот год тяжелый

Был ей долгим годом думы невеселой!

Смерть ее в Париже не была заметна:

Бедно нарядили, схоронили бедно…

А в отчизне дальной словно были рады:

Целый год судили — резко, без пощады,

Наконец устали… И одна осталась

Память: что с отличным вкусом одевалась!

Да еще остался дом с ее гербами,

Доверху набитый бедными жильцами,

Да в строфах небрежных русского поэта

Вдохновенных ею чудных два куплета,

Да голяк-потомок отрасли старинной,

Светом позабытый — и ни в чем невинный.

1856

Маша

Белый день занялся над столицей,

Сладко спит молодая жена,

Только труженик муж бледнолицый

Не ложится — ему не до сна!

Завтра Маше подруга покажет

Дорогой и красивый наряд…

Ничего ему Маша не скажет,

Только взглянет… убийственный взгляд!

В ней одной его жизни отрада,

Так пускай в нем не видит врага:

Два таких он ей купит наряда,

А столичная жизнь дорога!

Есть, конечно, прекрасное средство:

Под рукою казенный сундук;

Но испорчен он был с малолетства

Изученьем опасных наук.

Человек он был новой породы:

Исключительно честь понимал

И безгрешные даже доходы

Называл воровством, либерал!

Лучше жить бы хотел он попроще,

Не франтить, не тянуться бы в свет, —

Да обидно покажется теще,

Да осудит богатый сосед!

Все бы вздор… только с Машей не сладишь,

Не втолкуешь — глупа, молода!

Скажет: «Так за любовь мою платишь!».

Нет! упреки тошнее труда!

И кипит-поспевает работа,

И болит-надрывается грудь…

Наконец наступила суббота:

Вот и праздник — пора отдохнуть!

Он лелеет красавицу Машу,

Выпив полную чашу труда,

Наслаждения полную чашу

Жадно пьет… и он счастлив тогда!

Если дни его полны печали,

То минуты порой хороши,

Но и самая радость едва ли

Не вредна для усталой души.

Скоро в гроб его Маша уложит,

Проклянет свой сиротский удел

И, бедняжка! ума не приложит,

Отчего он так скоро сгорел?

1855

В дороге

— Скучно? скучно!.. Ямщик удалой,

Разгони чем-нибудь мою скуку!

Песню, что ли, приятель, запой

Про рекрутский набор и разлуку;

Небылицей какой посмеши

Или, что ты видал, расскажи, —

Буду, братец, за все благодарен.

«Самому мне невесело, барин:

Сокрушила злодейка жена!..

Слышь ты, смолоду, сударь, она

В барском доме была учена

Вместе с барышней разным наукам,

Понимаешь-ста, шить и вязать,

На варгане играть и читать —

Всем дворянским манерам и штукам.

Одевалась не то, что у нас

На селе сарафанницы наши,

А, примерно представить, в атлас;

Ела вдоволь и меду и каши.

Вид вальяжный имела такой,

Хоть бы барыне, слышь ты, природной,

И не то что наш брат крепостной,

Тоись, сватался к ней благородный

(Слышь, учитель-ста врезамшись был,

Баит кучер, Иваныч Торопка), —

Да, знать, счастья ей бог не судил:

Не нужна-ста в дворянстве холопка!

Вышла замуж господская дочь,

Да и в Питер… А справивши свадьбу,

Сам-ат, слышь ты, вернулся в усадьбу,

Захворал и на Троицу в ночь

Отдал богу господскую душу,

Сиротинкой оставивши Грушу…

Через месяц приехал зятек —

Перебрал по ревизии души

И с запашки ссадил на оброк,

А потом добрался и до Груши.

Знать, она согрубила ему

В чем-нибудь али напросто тесно

Вместе жить показалось в дому,

Понимаешь-ста, нам неизвестно, —

Воротил он ее на село —

Знай-де место свое ты, мужичка!

Взвыла девка — крутенько пришло:

Белоручка, вишь ты, белоличка!

Как на грех, девятнадцатый год

Мне в ту пору случись… посадили

На тягло — да на ней и женили…

Тоись, сколько я нажил хлопот!

Вид такой, понимаешь, суровый…

Ни косить, ни ходить за коровой!..

Грех сказать, чтоб ленива была,

Да, вишь, дело в руках не спорилось!

Как дрова или воду несла,

Как на барщину шла — становилось

Инда жалко подчас… да куды! —

Не утешишь ее и обновкой:

То натерли ей ногу коты,

То, слышь, ей в сарафане неловко.

При чужих и туда и сюда,

А украдкой ревет, как шальная…

Погубили ее господа,

А была бы бабенка лихая!

На какой-то патрет все глядит

Да читает какую-то книжку…

Инда страх меня, слышь ты, щемит,

Что погубит она и сынишку:

Учит грамоте, моет, стрижет,

Словно барченка, каждый день чешет,

Бить не бьет — бить и мне не дает…

Да недолго пострела потешит!

Слышь, как щепка худа и бледна,

Ходит, тоись, совсем через силу,

В день двух ложек не съест толокна —

Чай, свалим через