Измена. Простить, отпустить, отомстить? - Каролина Шевцова

уж не надо, - зло рассмеялся Тимур. – Ты со своими связями сама разбирайся, а я лучше как-то сам, зато пойму, чего я стою. Без золотого папы и бриллиантового свекра.

Я напряженно сжала челюсти.

- Давай сделаем меня виноватой еще и в том, что родилась в такой семье? Недостаточно было того что Настя дура, надо сюда приплести всех вокруг, да?

Тимур медленно поднялся на ноги. Отряхнул и без того чистые колени, взял чемодан, легко перекинул его в другую руку, будто тот ничего не весил и пошел в коридор.

Он оглянулся только один раз. Посмотрел на меня так, как никогда раньше и произнес едва слышно:

- Повзрослей уже, наконец.

Зачем-то я бежала за ним вслед. Зачем-то кричала. Зачем-то пыталась остановить, ухватить за куртку, но вместо плотной ткани в пальцах дрожала пустота. Никчемный воздух.

В пальцах. В голове. В сердце.

А еще зачем-то я сказала запальчивое:

- А ты не думал, что если я повзрослею, то пойму, что ты мне совсем не нужен?

Зачем-то Тимур перестал дышать.

- Даже так будет лучше чем то, что у нас сейчас.

Зачем все это?

Зачем?

Он ушел, не выключив за собой свет. Желтая лампа одиноко болталась в цоколе, окрашивая рыжие стены в оттенки ночной больницы. Такой же неуютной и пустой.

Медленно, как в каком-то фильме, я опустилась на пол и уткнулась затылком в шкаф. Тот приятно холодил кожу.

Считать шаги. Не считать биение сердца, потому что биться оно перестало.

А потом услышать, как снова стукнула входная дверь.

- Идиотка! Просто клиническая дура, которая ни о чем не думает! А если почки застудишь? А если с пневмонией сляжешь? Нет, надо ж было как в театре, чтобы драмы побольше! – Все внутри меня замерло и запело от радости, когда я услышала голос Тимура. Ругай меня, милый! Всеми словами ругай! Только не уходи, пожалуйста!

Я выпрямилась, подняла полные надежды и слез глаза и застыла, когда поняла, что он просто оставил на полу свою куртку. И ушел. На этот раз навсегда.

Сколько прошло времени я не знаю. Очнулась только когда почувствовала на плече чью-то руку.

- Вставай, мам. Я тебя домой отвезу.

Никита попытался поднять меня, но я дернулась от него как от прокаженного.

- Не надо, сама. – И потом добавила, будто это не было очевидно: - Тимур ушел.

- Я видел. Как же надо было мужика довести, чтоб он от тебя в майке сбежал? И дверью хлопнул так, что аж призрак Хрущева восстал. – Никита застегнул на мне замок Тимуровой куртки. Я куталась в воротник, стараясь вобрать в себя любимый запах. Он еще чувствовался на коже, но через несколько дней уйдет от меня вслед за своим хозяином. – Да не страдай ты, мам. Как ушел, так и вернется.

 

- Нет, сынок, - голова была тяжелой, как с похмелья. И язык совсем не слушался, так что я еле выговаривала слова. Но последнее произнесла четко, так, чтобы даже до меня дошло: - Он ушел навсегда.

 

Глава 54

И конечно я заболела. Все случилось так, как предвещал Тимур. Простуда, воспаление легких, пневмония.

Я глотала таблетки, делала уколы и ингаляции, сбивала температуру, чтобы уже через пару часов увидеть, как ртуть снова пытается пробить верхушку градусника. Болезнь ломала меня, выворачивала наизнанку, заставляя то дрожать от озноба, то срывать с себя тонкую, мокрую от пота простынь, потому что лежать под ней становилось невыносимо. И вместе с тем она спасала меня, забрав все мои силы. Их у меня не осталось. Даже на то, чтобы страдать.

Я постоянно спала и в этих снах видела Тимура. Он поил меня куриным бульоном, расчесывал грязные спутавшиеся волосы, обнимал и нежно целовал в шею, как делал раньше. А потом уходил. Растворялся вместе с ночью, чтобы вернуться обратно запахом на подушке, забытой книгой на полке, гигантской чашкой с щербиной на боку, из которой он пил крепкий кофе.

Он был везде и нигде одновременно. Как одеялом окутал меня воспоминаниями, короткими обрывками нашей жизни, каждое из которых иглой впивалось в сердце. Сколько таких игл на меня одну? Сотня? Тысяча? Да хоть бы и миллион, я принимала каждую из них, зная, что это единственное, что он оставил после себя.

Когда температура спала, стало еще хуже. Потому что вместе с жаром ушли галлюцинации, и я осталась совсем одна.

Прошло две недели с расставания, когда я впервые увидела себя в зеркале… и ужаснулась! Бледное изможденное лицо, колтуны размером с республику Коми, а мешки под глазами как два Магадана. В гроб и то краше кладут.

Матерясь и постанывая от каждого движения, я залезла в душевую кабинку. Организм оказался настолько слаб, что струи воды, ударившие в грудь, причинили мне физическую боль.

Я охнула и оперлась о стену.

Дышать, Настюха. Главное дышать и сжечь те шмотки, в которых провела последние недели. Выстирать такое невозможно!

Единственное что радовало, так это игнор со стороны семьи. Видимо мама, почуяв неладное, решила переиграть карту и обиделась на меня первой. И пусть так.

- Мам, с тобой все хорошо, - услышав непривычные для нашего дома звуки Тома испуганно выбежала в коридор. Там, облокотившись плечом о стену, я пыталась высушить волосы.

Томик смотрела на меня так, будто видела впервые в жизни. Знаю, девочка, выгляжу я хреново, но обещаю тебе, это со мной в последний раз. Больше такого никогда не будет.

- Том, ты голодная? – Прохрипел я. - А то я очень, сейчас закончу и приготовлю нам что-нибудь.

- Что ты, мама, я сама! Я умею, меня Никитка научил! Могу яичницу, могу компот, или курицу запечь. Будешь?

Я осторожно погладила дочь по курчавой макушке. Какая же она у меня большая. Так выросла, а я и не заметила, упершись рогами в свои обиды и детские комплексы. Страдалица, блин! Нет, так больше нельзя. Все, поплакали, покакали и опять за позитивом!

- Давай яичницу. – Я старалась говорить бодрее. - И чай, только из моей кружки, она там, в спальне.

Тома поджала губы, когда я принесла большое керамическое ведро с надписью «Пятигорск». Каждый раз попивая кофе, Тимур показывал мне на панораме крохотное фото и приговаривал, что в детстве прогуливал в этом сквере школу, а теперь поди ты, туристическое место.

Я погладила пальцем выцветший на кружке снимок. Пусть там и не было Тимура, пусть