Театр эллинского искусства - Александр Викторович Степанов

Ночная свадебная процессия — популярный сюжет вазописи. В Афинах он впервые, притом с образцовой обстоятельностью, был представлен в 540‐х годах до н. э. Мастером Амазиса на невысоком пузатом лекифе из Музея Метрополитен (ил. 286). Белые лица, руки и стопы женщин среди черных фигур, белые детали повозок и архитектурного убранства, красные огни факелов и украшения праздничных одежд — все это на ярком терракотовом фоне выглядит нарядно, жизнеутверждающе. Ниже ручки лекифа Мастер изобразил дом, которым замкнул круговое шествие. С какой стороны ни смотри, видна лишь часть процессии. Глядишь справа — повозка с гостями отъезжает от дома тестя. Взглянешь слева — мулы, везущие молодых, уже пришли к тому же самому дому, превратившемуся в дом свекрови. Два дома соединились в один, как соединились в один род две семьи.

Судя по дорическому портику с антаблементом, на котором выписаны черные триглифы и белые метопы, по основательным двустворчатым дверям, обитым гвоздями с крупными шляпками, по поднятому на две ступени порогу, наконец, по шахматному орнаменту стен[589], напоминающему условное изображение небосвода, появившееся на вазах за сто лет до нью-йоркского лекифа, семьи жениха и невесты принадлежат к афинской аристократии. Художник развернул фасад на девяносто градусов, чтобы мы увидели его так, как он виден с дороги. В дверном проеме появилась хозяйка с факелом. Она торопливо машет прибывшим: не ожидала, что доедут так быстро. Чтобы врисовать ее под притолоку, пришлось пожертвовать ее ростом. Возник эффект перспективы: фигурка в глубине дома. Одна из шествующих машет ей в ответ.

Дорога, которую освещает факелами сватья, широка: помещаются и повозки, запряженные парами мулов, и люди, идущие по сторонам. Впереди едут молодые: жених с длинным бичом в руке сидит справа, немного заслоняя невесту. Она показывает брачный венок и придерживает вуаль традиционным жестом новобрачной. Спиной к жениху примостился, свесив ноги, мальчик с приданым в руках[590]. Мулы второй повозки дышат в его колени. Там четверо мужчин: двое смотрят вперед, двое других сидят задом наперед. Группы сопровождающих повозки почти одинаковы: на первом плане идет мужчина, на втором — упряжка, на третьем — две женщины, частично заслоненные мулами. У меня этот ритм вызывает музыкальную ассоциацию: повозка с сидящими — аккорд, группа идущих — короткий мотив из пяти тонов; затем другой аккорд и снова такой же мотив. Чувствуется торжественная размеренность шествия.

В сравнении с жизнеподобием животных бросается в глаза условность человеческих фигур. У мужчин маленькие головы, бороды, угловатые профили, бровей нет, глаза, как монокли. Идущим на переднем плане врисована в кружок глаза радужка, придающая взгляду шальное выражение. Черточки рта у большинства мужчин улыбчиво приподняты. Непроницаемо серьезны только жених и второй возница. А женские лица — крупные, сияющие белизной, с тонкими профилями и очаровательными египетскими глазами под высоко поднятыми бровями. Все, кроме хозяйки дома, улыбаются, все черноглазые. Только у невесты глаза светлые, как у Афины.

Ил. 287. Мастер Марлея. Пиксида. 440–430 гг. до н. э. Выс. 8 см. Лондон, Британский музей. № 1920,1221.1

Этот же сюжет, изображенный лет сто спустя афинским Мастером Марлея на пиксиде из Британского музея, демонстрирует преимущества краснофигурной техники в передаче ночной атмосферы (ил. 287). Не белым пламенем факелов освещено шествие, а словно только что народившейся полной луной с красноватым оттенком. Все охвачено возбуждением: распорядитель поторапливает, кони вздели хвосты, жених вскакивает на тронувшуюся колесницу, мать невесты беспокойно оборачивается, пламя факелов рвется в разные стороны, женщины едва поспевают с приданым. Только невеста отрешенно глядит вперед, в свое будущее, сложив руки молитвенным жестом. Участников вдвое меньше, чем на нью-йоркском лекифе, однако в столь малочисленную процессию Мастер Марлея умудрился вставить великолепную квадригу! Он превратил обряд, освященный древней традицией, в авантюрную историю, как если бы, изображая свадебное шествие, вспоминал похищение Елены. И правильно сделал: ведь ночной переезд невесты из родного дома в дом жениха и в самом деле произошел из ритуального ее похищения.

В приданом, которое несут за колесницей, бросается в глаза большой лебет. Изображений на нем нет, но я уверен, что Мастер Марлея имел в виду расписанный сосуд. В Афинах в годы Пелопоннесской войны и примерно до 390 года до н. э. изображения свадебных сосудов на настоящих свадебных вазах станет общим местом[591]. Вазы с гордостью демонстрировали гостям и ротозеям. Нередко на них видна Афродита Пандемос вместе с олицетворениями Веры, Гармонии и Чести, обещающими молодым Счастье, Процветание, Здоровье и Пайдейю. Поскольку Вера, Гармония и Честь — добродетели не только личные, но и гражданские, такой сюжет способствовал формированию у присутствовавших необходимых нравственных установок. Не случайно город на щите Ахилла — прежде всего сцена, на которой играют свадьбы. Вспомним неоценимые заслуги Афродиты Пандемос в кризисную пору истории Афин.

Несмотря на популярность сюжета свадебного шествия, в течение долгого времени никому не приходило в голову изображать приготовления невест к этому важнейшему в их жизни событию. Примерно до 440 года до н. э. группы женщин на вазах появлялись, как правило, в сценах купания, домашнего труда или при исполнении религиозных обрядов. В эротических эпизодах, подчас очень откровенных, обычно участвуют как женщины, так и мужчины. И эротические сцены, и группы женщин чаще встречаются на киликах и других питейных сосудах. Их производили во множестве на экспорт, в частности, в Этрурию и Южную Италию[592].

Но в последней трети V века до н. э. в Афинах стали изготавливать много сосудов, использовавшихся преимущественно женщинами: пиксид, лутрофоров, лебетов, лекифов. Их экспорт был относительно невелик[593]. На многих изображены эпизоды приготовления невест к свадьбе.

Ил. 288. Пиксида. Ок. 425 г. до н. э. Выс. 18 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен. № 1972.118.148

Большую пиксиду в Музее Метрополитен, расписанную около 425 года до н. э. (ил. 288), надо рассматривать, начиная с опоэтизированного ритуального омовения: малыш Эрот льет из гидрии воду на обнаженную деву, опустившуюся перед ним на колено. Это первый известный пример столь решительной эротизации невесты[594]. Поворачивая пиксиду по часовой стрелке, видим последующие фазы предсвадебных приготовлений. Эрот постарше, дождавшись, когда невеста опояшется поясом, который он принес ей в ларчике, направляет ее к двум женщинам, украшающим