Не хочу в рюкзак - Каленова Тамара Александровна

Лида направилась было к нему, но он, заметив это, спрятался за чью-то спину. Повод непринужденно заговорить был упущен. Представляться ребятам, занятым полдником: «Я ваша воспитательница!» — глупо. Тогда зачем она здесь?

Волнуясь, словно перед зачетом, Лида решила подойти к пожилой учительнице, которая, скрестив на груди руки, неподвижно смотрела куда-то поверх голов.

— Слушаю! — как автомат повернулась женщина.

— Здравствуйте, — сказала Лида.

— Добрый день. — На лице собеседницы Лиды не отразилось ничего, даже вопроса.

— Я... новая воспитательница. То есть и литератор... Директор велел принять шестой «В»...— деревянным голосом сказала Лида, презирая себя в эту минуту за неспособность говорить человеческим языком.

Учительница оглядела ее с ног до головы. Видимо, осталась не совсем довольна: перед нею стояла молоденькая девушка с дерзкими и в то же время внимательными глазами, в нарядном голубом платье. Светлые волосы легкомысленно спадали на плечи.

Женщина вздохнула, и ее лицо приняло скорбное выражение.

— Приходите в свою смену, с утра, — посоветовала она. — Сейчас я занята: видите, кормлю детей!

Лида вспыхнула, но отступила безмолвно. Совсем не так она представляла себе первое знакомство... Круто повернувшись, Лида пошла с площадки.

«Деликатная дура! — ругала она себя. — «Директор велел»! «Новая воспитательница»! А та тоже хороша: «Занята... я кормлю детей!» А что мальчишка льет в урну какао — не видит! Стоит, как сухое дерево!»

Сквозь досаду в Лидино сознание пробилась неутешительная мысль: первый день безнадежно испорчен.

Вечером Лида сидела за столиком под шелковицей и ожидала хозяйку, у которой сняла комнату.

Тетя Зина, женщина лет пятидесяти, маленькая, круглая, принесла в сад чайник, чашки, айвовое варенье.

— Сиди, сиди! — прикрикнула она на Лиду, видя, что та порывается ей помочь. — Сёдни я за тобой, завтра — ты за мной... Или сбежишь?

— Ну что вы! — горячо сказала Лида.

— Вот и ладно!

Тетя Зина удобно устроилась на скамейке и стала разливать чай.

Лида с наслаждением вытянула уставшие ноги и только сейчас почувствовала, до чего же хорош нежаркий южный вечер!

Где-то недалеко беззвучное лежало море. От него шел густой солено-рыбный дух. Одна за одной переставали звенеть цикады. Те самые цикады, которые молчат почти всю свою жизнь и только перед смертью, словно спохватившись, без умолку и надрывно исполняют брачную песнь.

В мире становилось совсем тихо: молчало море, молчали птицы. И только слышались за кустарниковой оградой чьи-то шаги, да короткая струя горячего чая падала в фаянсовые чашки с отбитыми ручками.

— Значит, воспитателкой? — спросила хозяйка.

— Педагогом.

— А умеешь... педагогом?

— Не знаю, — призналась Лида и шутя добавила: — Липецкий метод вроде бы изучала. Знаете, современные такие правила, как вести урок, как воспитывать ребят...

— Никому не говори, что не умеешь! — забеспокоилась тетя Зина, по-своему истолковав ее слова. — А то не примут, здесь плохо с работой. Юг, сама знаешь!

— Ладно. Я ведь только вам! — засмеялась Лида.

— То-то! Мне можно. Двадцать лет в санатории работаю, худого никому не присоветовала.

— А кем вы работаете? — поинтересовалась Лида.

— Ночной няней.

— Ребятишек сторожите?

— Зачем?! Сторожа — те по двору бродят. А я «рыбаков» бужу. Много иную ночь бывает. По часам бужу.

— Трудно... — смущенно посочувствовала Лида.

— Зачем? Нынче-те год совсем легкий.

Темнота загустела.

— Чтой-то сидим впотьмах, пошли в дом, — предложила хозяйка. — Телевизор включим — спать будет полегче.

— С телевизором? — машинально переспросила Лида, собирая со стола чашки.

— С им!

И они ушли из-под шелковицы.

— Вот твоя комната. Хоромы! Ход отдельный.

— Раздевайся, как вздумается. Не стыдись. Окно слепое, на огород. А я сейчас телевизор принесу...

— Спасибо, — растерянно повторила Лида. — Не беспокойтесь!

Тетя Зина ушла и скоро вернулась, держа в руках старенький вентилятор. Включила.

— Вот и ладно, — сказала она с удовлетворением.

Лида улыбнулась, глядя на неказистый «телевизор».

Позже она привыкла, что в этом доме «холодильником» звался утюг. Раскладушка была «диван-с-кроватью». У вещей не было точного названия, но Лида постепенно привыкла к этому.

Оставшись одна, Лида задумалась о завтрашнем дне.

Она не боялась школы. Просто ее сбило с толку непривычное: ученики — больные; педагог — он же воспитатель; завуч — рентгенолог; учительская без тетрадей; несостоявшееся знакомство с классом...

Постепенно мысли обратились назад, к тому берегу, на котором остались студенческие годы, общежитие, друзья.

Остро, близко вдруг шевельнулась память о Гришке.

Лида нагнулась, вытянула чемодан из-под раскладушки и достала письмо. Это было единственное письмо от него. И Лида твердо знала, что других писем не будет. Гришка — человек, для которого Лида никогда не станет никем другим, нежели товарищем по коммуне, «своим парнем», незаметным спутником в турпоходах. О таких, как Лида, парни могут помнить всю жизнь, но письма будут писать другим девчонкам.

Лида расправила на ладони узкий листок бумаги. Бесполезно искать что-то между строк. Здесь все ясно, дружески просто и... безнадежно.

«Привет, Лидуша! — писал Гришка. — Спрашиваешь, как живу? Отвечаю: живу нормально. Изучаю испанский. Осваиваю метод «погружения». Чертовски умная вещь! Надо только сконцентрироваться, отбросить все лишнее и дней пятнадцать не слышать совершенно своего языка, а говорить по-испански. Ухожу для этого в степь. Ты спрашиваешь о моем здоровье? Отвечаю: почти поправился. Врачует меня в основном мама, да еще письма парней...»

«Телевизор» посылал в лицо плотную широкую струю воздуха. Лида закрыла глаза.

Какой-то «метод погружения»... Как всегда, Гришку интересует только новое, малоизвестное, и, как всегда, он испытывает все на себе.

А вот ее немного страшит неизвестное. Что-то будет завтра? Как сложится ее жизнь на этом, новом, берегу? Мысли помимо воли снова вернулись к школе.

Лида плотнее стиснула веки. Нельзя так, нужно отключиться ото всего, забыться, успокоиться. «Погружение» скоро. Завтра.

III

Следующий день наступил в дожде и в тумане. Сильно похолодало: где-то в горах выпал снег. Между морем и небом граница исчезла совершенно, и все вокруг казалось серым и влажным.

Лида торопливо шла в школу. На душе было тревожно и в то же время ясно. Быстрая ходьба и холодное утро настраивали на деловой лад. А тут еще дождик незаметно прекратился, и туман начал отходить в море.

Во дворе школы Лиду встретила Мария Степановна.

— Опоздали на две минуты, — негромко заметила она.

Лида промолчала. Ее часы показывали, что в запасе еще есть минут семь.

— Двадцать шесть человек. Пересчитайте, — сказала Мария Степановна. — Мне — к директору, а вы приступайте. По режиму сейчас прогулка.

И она ушла, оставив Лиду перед выстроенным классом. Ребята нетерпеливо переминались на месте.

Лида вгляделась в них. Бледные, быстроглазые; видно, стоять смирно для них — сущее мучение. И — самое неожиданное — все они казались на одно лицо!

Лидой овладела робость.

— Пойдемте, пожалуйста, — сказала она деревянным голосом.

Ребята послушно потянулись следом за ней.

Лида шла, опустив голову, и проклинала вставшую перед ней «непедагогическую» задачу, о которой прежде она даже и не подозревала. Прогулка — и все. А что говорить? В классе по крайней мере понятно: вот доска, вот парты. Стол для учительницы. Этот десятилетиями установленный порядок казался Лиде самым разумным и... безопасным. А здесь? Как вести себя? И к чему этот дурацкий строй?