Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1988 год

Правда, И Пуй вспомнил и такое время, когда у мнонгов не доходили руки до рэя. Тогдашние пожары не были предвестниками урожаев на новых полях. Люди жгли селения соседей, воинственные джараи и сэданги нападали на банаров, которые вынуждены были бросить свои поля и уйти дальше в горы, мнонгские племена избивали друг друга и устраивали набеги на деревни эде и кхо, захватывали кувшины и гонги, а пленных продавали в рабство. Сам он был тогда еще подростком и в этих междоусобицах не участвовал.

— Но потом Кхунзюноп основал бан Дон, объединил мнонгов, и они перестали враждовать друг с другом. Увидев, что на этой земле мир, сюда пришли эде, кхмеры, лаосцы. Все стали жить дружно, защищаться от врагов, приручать слонов, ловить рыбу.

— А кто такой Кхунзюноп?

Мой вопрос был для старика явно неожиданным, и он замолчал. Потом я понял, что и мне, наверное, понадобилась бы минута на размышление, если бы кто-то спросил вот так прямо в лоб: «А кто такой Христос?» Ведь с Кхунзюнопа местные жители ведут, можно сказать, отсчет цивилизации.

— Кхунзюноп был мнонгом от отца лаосца. Он научил мнонгов ловить слонов,— наконец исчерпывающе ответил старик.

Кхунзюноп, настоящее имя которого И Тху Кнуль, родился в Доне примерно в 1827 году. Авторитетом, умом и военным талантом он сумел добиться мира с соседями, заставил лаосцев, сиамцев и некоторые горские племена отказаться от походов и набегов на эту землю, стал первым среди равных мнонгских вождей. Эти сведения я нашел потом у французских авторов.

В 1890—1892 годах первые европейцы побывали в Доне. С запада от Меконга шел исследовать плато капитан французской армии Кюпе. Бан Дон был его первым открытием после долгого пути через джунгли Камбоджи. С востока от вьетнамского побережья пришел доктор Йерсен — ученик Луи Пастера. Его опередили передаваемые по эстафете вести о добрых делах, которыми этот чужеземец отблагодарил за гостеприимство горские деревни. Кхунзюноп встретил его как дорогого гостя, дал слонов и проводников на дальнейшую дорогу к Меконгу.

Но уже через год по пути Йерсена двинулись вооруженные отряды французской армии. Для отпора чужеземцам вождь мнонгов Дона заключил союз с вождями соседних мнонгских племен — М"трангом Гу и Амаджао. Копья и стрелы против винтовок.

«Они варвары, их жестокости нет предела; они коварны, стреляют в спину, устраивают западни, пленных зверски убивают, у живых вырезают и едят печень». Все это твердили завоеватели, пытаясь оправдать более чем скромные успехи в усмирении горцев. А горцам были неведомы европейские представления о правилах ведения войны. Они просто хотели отстоять свой дом. То, что французы считали коварством, было безысходным отчаянием слабого.

По природе своей горцы простодушны и доверчивы. Французы перешли к тактике подкупа самых отсталых и голодных племен — бихов и кнулей. Тайно. Бан за баном, старейшину за старейшиной. Льстивые слова и подарки оказались страшнее пуль. Вскоре каратели схватили М"транга Гу и Амаджао.

Сил осталось втрое меньше. Если и дальше воевать, то некому сеять рис, разводить скот. Видя бесперспективность сопротивления, Кхунзюноп заявил о желании сотрудничать с французами. Те не ожидали такого подарка и наградили полуголого туземного вождя орденом Почетного легиона.

Но у Франции в то время не было сил эксплуатировать его владения. Он, как и прежде, оставался полновластным хозяином своей вотчины, окрестных лесов и саванн. Единственная перемена — французский форт в Доне, построенный в 1899 году.

Не на поле брани умер старый вождь. Он скончался в 1937 году на больничной койке в провинциальном госпитале, дожив до ста десяти лет.

Вместе с другими мужчинами племени И Пуй участвовал под предводительством Кхунзюнопа в сопротивлении французам. Потом с горечью побежденного наблюдал, как строили форт на краю бана. Помнит пышные похороны Кхунзюнопа. В основном же более чем столетняя жизнь состояла из сведения леса под рэй, сева, жатв и больших походов за слоновьими стадами, схваток с дикими исполинами, с опьяняющим кэном и буйными праздниками после удачной охоты. Бывало, что за один поход приводили из джунглей тридцать-сорок пойманных слонов.

Воспоминания явно доставляли ему удовольствие. Задумываясь, он трогал висящую длинными лохмотьями мочку правого уха. Когда-то давно он носил в ушах большие кольца из слоновой кости. Потом на охоте правая серьга зацепилась за сук и разорвала ухо. Я обратил внимание на его руки. На жилистые запястья одеты массивные браслеты: серебряный на правом и бронзовый на левом. Формы их неровные, через потертости и бесчисленные вмятины трудно по едва заметным фрагментам угадать узоры. Несомненно, старинная работа.

— Это вам досталось от родителей? — показал я на браслеты.

— От старшей дочери. Я пережил ее. Она была женой Кхунзюнопа. Последней из жен. У нас принято брать зятя в свой дом. Но Кхунзюноп жил по лаосским обычаям, имел много жен, рабов, слонов и скота.

Ничего себе, сюрприз! Живой тесть горского царька, родившегося сто шестьдесят лет назад. Сгрудившиеся вокруг нас старейшины и руководители общины подтвердили, что это действительно так. Старики всей округи помнят, какой статной и грациозной была молодая жена повелителя мнонгов.

Сейчас, вспоминая ту беседу, я стараюсь как можно детальнее представить себе невзрачные на вид, помятые и потертые браслеты. Особенно бронзовый. В старой книге Ролана Доржелеса «По дороге мандаринов» именно с таким браслетом на руке Кхунзюнопа связывается предание племени.

Предки Кхунзюнопа заключили с духом Нгоет-Нгуалем договор: «Помоги нам ловить слонов, а мы клянемся не убивать ни одного из них». Дух-покровитель согласился и в знак союза дал предводителю мнонгов Будану бронзовый браслет и два круглых камешка. Эти дары передавались из поколения в поколение, и у Кхунзюнопа хранились как святыня в шелковом платке. Охотники честно исполняли свое обещание и никогда не убивали слонов.

Обычай этот, вероятно восходящий к древним тотемическим верованиям, строго соблюдается у мнонгов и эде по сей день. Даже в самый опасный момент охоты человек не решится нанести слону смертельного удара. Табу строго запрещает есть слонятину.

Слон — равноправный член семьи. Рождение слоненка отмечают так же, как прибавление семейства. Смерть домашнего слона обставляется таким же ритуалом, как кончина человека: с молитвами, заклинаниями и жертвоприношениями. Умирающего слона стараются отвести подальше от бана в лес.

— Чтобы он был рядом с духами своих лесных братьев? — фантазирую я, уже паря в атмосфере поэзии и мистики, которая исходит от этого почти нереального мира, словно срисованного с картинок к романам Фенимора Купера.

Ответ ударил черствым практицизмом и в буквальном смысле приземлил:

— Чтобы в деревне сильно не пахло. Такую большую могилу никто копать не станет. Отпиливаем бивни, хотя, конечно, у мертвого слона они не так ценятся — нет розоватого оттенка; обносим труп плетнем из ротанга, заваливаем ветками и так оставляем.

Впрочем, и к людской смерти мнонги и эде относятся спокойно. Сами похороны организуются торжественно, сопровождаются множеством ритуалов. А через год после них устраивают праздник покидания могилы. Празднуют всей общиной, с гонгами, песнями, жертвоприношениями. После этого могилу забывают, а потом и образ ушедшего из жизни постепенно тает в тумане забвения.

— Через год умерший становится землей. Жизнь на том свете — выдумки белых священников,— размышлял старик.

— А память о человеке разве не вечна?

— Вечного ничего нет. Память остается в детях и внуках, в преданиях племени, если человек того заслужил...

Из ста двадцати семей в центральном бане пятнадцать имеют домашних слонов. Всего шестьдесят четыре слона. Немного, если вспомнить триста голов у одного только Кхунзюнопа.

Слонов народы Индокитая использовали в повседневном труде, в праздниках и обрядах, в войнах. Целые эскадроны боевых слонов в составе вьетнамской армии участвовали в отражении китайцев и сиамцев с древних времен и до прошлого века. Вообще на юге Азии в древности и средние века могущество государей определялось числом слонов в войске. Но есть у серых великанов одна досадная слабость: грохот выстрелов и запах пороха делают их самыми трусливыми существами на свете. Пушки европейских канонерок и дредноутов постепенно убедили восточных владык в том, что боевые слоны более не в моде. Последним из азиатских монархов пришел к такому выводу вьетнамский император Ты Дык. В 1882 году, в разгар нападения Франции на Ханой, он демобилизовал свой слоновый эскадрон. Красивая сказка ушла в прошлое вместе с независимостью старого Вьетнама. Но и в более поздние времена, когда на поля сражений вышли танки и бронетранспортеры, слоны еще верно служили вьетнамским патриотам в освободительных войнах против французов и американцев, но уже на тыловой службе. Слоны подвозили продовольствие, снаряды, тянули артиллерию через лесистые перевалы.