Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год

Дождь, противный, мелкий, не летний. Вздувшаяся река. Кургузая баржа. Стекающий вниз скользким глинистым потоком берег. И пятнадцать уставших, отчаянна уставших людей. Четырнадцать девятиклассников и один старик. Боль, крик, злость, ненависть, отчаянное вдохновение, потому что надо выдержать, выдержать, выдержать. И где-то чуть заметно в глазах каждого еле уловимая радость. Радость, потому что в душе рождается уверенность, что они выдержат.

Грязные, некрасивые, уставшие, еще не понимающие, что они победили.

Они грузили баржи еще две недели. И еще целый месяц. И еще полмесяца. Им не понадобилось смены. И денег в то время за эти работы не платили. А в последний день, когда по Лене уже шла шуга, Бакин играл на гитаре негнущимися пальцами, и все пели и плясали возле костра, и пар шел из их разгоряченных глоток. А потом Потапыч взял у комсорга гитару и запел: «Там вдали, за рекой...» А они, ошеломленные, слушали и молчали... Такой у Потапыча был голос...

...Юрий Иванович огляделся. Соседка уже отошла, наверное, обиженная тем, что не дождалась ответа.

Он все писал так, как было. Он ничего не приукрасил и нигде не сгустил краски. И название картине он дал правильное. Это было настоящее вдохновение, родившееся из отчаяния и боли, бессилия и усталости, надежды и борьбы. Он уже давно не знал, где эти парни и что с ними. Но в этой картине они снова были вместе...

Катков заглушил в себе воспоминания, снова начиная воспринимать окружающее. Все смотрели на его картину как-то странно. И здесь, в зале, и дома, когда он писал ее, и в приемной комиссии, куда он принес ее после долгих размышлений. Говорили мало, а если и говорили, то что-то непонятное, вроде бы и не относящееся к его полотну. Жена как-то сказала: «Почему ты пишешь про меня? Пиши про Кангалассы. Ты же давно хотел». Что он мог ответить на это? Ведь он и так писал Кангалассы. Значит, жена просто не видела этого. Даже младшая дочь и та все время находила в левом углу картины смешного зайчика. Смотрят, молчат, удивленные, чем-то потрясенные и взволнованные. Но ведь никто не видит этих четырнадцати ребят и кряжистого Потапыча. Почему они этого не видят?

Неужели он не смог выразить в своей картине это трудное вдохновение, которое тогда охватило их, и оно так и осталось в его душе, никого не затронув?

Юрий Иванович взглянул на часы. Пора было идти на завод. Он медленно прошел по залу, опустился по широкой мраморной лестнице и вышел на проспект в зной, в шум и людскую сутолоку.

Однажды он рассказывал школьникам про Кангалассы. Его слушали внимательно, не перебивая. Глаза десятиклассников загорелись. А потом кто-то сказал: «Время тогда было другое». Да, время тогда было другое. Это верно. Но все же, может, время внутри нас? Может, это мы делаем время таким, а не иным?

А Самарин с Петровским спорили, вернувшись к картине Каткова.

— Да, да, да! — говорил Самарин. — Это студия Броховского. Я не вылазил из нее месяцами и никак не мог написать то, что хотел. Я загрунтовывал написанное за месяц и начинал все сначала. И в душу уже закрадывался страх, рука не хотела держать кисть, и тоска, и злость на себя. Было время, когда я хотел все бросить, но пересилил себя. И тогда родилось это незабываемое вдохновение. Катков предельно искренне изобразил тот самый переломный момент. С него все началось. Не мог он написать свое полотно, не видя меня в то время. Талант этот Катков.

— Согласен с вами, — ответил Петровский. — И про вдохновение тоже правильно. Но только это написано про меня. Здесь изображен момент, когда отчаяние и страх неизбежного поражения заставили меня собрать всю волю, все свои силы и победить. Это было тоже вдохновение.

— Значит, вы видите не то, что вижу я? — удивился Самарин. — Это что-то невероятное! Как ему удалось создать картину, в которой каждый из нас видит свое?

— Мы, наверное, этого никогда не узнаем. Но меня интересует другое. Что за сдвиг произошел в душе этого человека однажды? Что дарит он людям своей картиной, не становясь от этого беднее? И что то общее и главное, что люди находят в ней?

— Это — вдохновение, — убежденно сказал Самарин.

— Счастливый, должно быть, человек этот Катков, — вздохнул Петровский.

А Юрий Иванович шел по мягкому, в дырочках от каблучков, асфальту. В сорок лет уже не особенно расстраиваются от того, что не совершил в жизни ничего значительного, лишь тихая грусть поселяется в сердце.

Катков шел на работу, к станкам и чертежам, к привычному шуму завода. И снова, как и двадцать восемь лет назад, отступили усталость последних сумасшедших месяцев, сомнения и неуверенность. И он уже был уверен, что сегодня или завтра найдет причину, по которой взрываются «подземные кроты», огромные машины, сконструированные им и еще десятком инженеров.

Юрий Иванович расстегнул воротничок рубашки и пошел быстрее. А картина? Ну что ж? Если его не поняли, он напишет еще одну. И снова назовет ее «Вдохновение».

Он еще не знал, что написал нужную людям картину, что в его полотне каждый человек видит свое вдохновение, самое высокое напряжение всех своих внутренних сил. Полковник с седой головой — атаку, в которую их, уже обреченных на верную смерть, вдруг подняла вперед ненависть. Ненависть, и вдохновение, и желание отомстить за оставшихся лежать в земле. Момент рождения своего тяжелого вдохновения видели в ней и Самарин и Петровский. И даже соседка Галина Львовна, которую вдохновение посещало лишь при выборе платьев. А те два критика, которые увидели в картине лишь пустоту? Наверное, была пуста их душа, неспособная ни при каких обстоятельствах на вдохновение и победу над собой. Сотни людей увидели в тот день себя в удивительном полотне. Оно заставило их вспомнить, близко ощутить то, что было самым главным в их жизни.

Дары Гайманова холма

В журнале «Вокруг света» (№ 3, 1970 год) уже писалось об уникальном открытии бесценных памятников древнего искусства в одном из скифских курганов — Гаймановой могиле — экспедицией украинских археологов под руководством кандидата исторических наук В. Бидзили. Большая часть этих находок не только шедевры древнего искусства, уже приобретшие мировое значение, но и уникальный, ранее не встречавшийся археологам исторический материал, позволяющий приоткрыть новые страницы во многом еще загадочной истории скифов.

На второй год раскопок в южной части кургана археологи обнаружили погребение скифской жрицы. Знатная скифянка покоилась в окружении своих слуг и телохранителей, убитых во время совершения погребального обряда. Рядом с могилой археологи открыли захоронение воина и его боевого коня. И возле этих останков лежали изделия, скрытые от людских взоров многометровой толщей земли более двух тысяч лет.

...Тончайшей работы золотая серьга с изображением бога любви Эрота. Размеры серьги всего около сантиметра, но мастерство древнего ювелира было таково, что изображение при увеличении смотрится как монументальная скульптура. Золотая пластина с фигурой богини плодородия. Богиня стоит, опираясь одной рукой о ветвь символического «древа жизни», нежно гладя маленького ягненка, и даже в складках ее одежды, ниспадающей с плеч, чувствуется спокойствие и величие женщины, дарующей мир всему сущему на земле. И рядом — другая золотая пластинка: менада, спутница веселого Вакха, взметнув вверх руки с извивающимися змеями и откинув голову, летит в безудержном хмельном танце... И еще несколько сотен золотых бляшек с фигурами животных и насекомых, золотые спирали и цилиндры ожерелий и бус, украшения, некогда нашитые на обувь и одежду погребенных.

А рядом с золотом, блеск которого был облагорожен прикосновением рук талантливых мастеров древности, лежала неприметная на первый взгляд небольшая костяная пластинка, на которой точным и строгим резцом выгравирован портрет скифа. По мнению исследователей, это первый — из известных науке — конкретный портрет скифа, выполненный с натуры.

Раскопки Гайманова холма закончены. Президиум Академии наук Украинской ССР принял решение о создании на месте раскопок специального музея, в котором будут демонстрироваться копии наиболее ценных находок.

А. Белогорский

Пиджак для Адама

Можно поручиться: вопрос, что такое одежда и почему мы ее носим, приходит в голову большинства людей не часто. Это кажется настолько простым и само собой разумеющимся, что не вызывает никаких размышлений. Но попробуйте подумать об этом, и за первым вопросом потянется цепочка других, ответить на которые не так-то просто без знания по меньшей мере пяти наук: истории, археологии, этнографии, социальной психологии, медицины. Итак: для чего вообще служит нам одежда? Самый первый ответ: для защиты тела от холода и других климатических неприятностей. А теперь представьте себе хорошо известную нам по итальянским фильмам деревню на Сицилии. Голая равнина, выжженные безжалостным солнцем белые скалы, никакой тени — и одетые в черные глухие костюмы мужчины и женщины в тяжелых черных платках. От какого холода они защищаются? Скорее всего им жарко и неудобно. Зачем же они так одеты?