Профессор Амлетссон - Адель Гельт

- Ох, профессор, - переводчик, наконец, отсмеялась. - Гражданин Ясень никогда не бывал в Союзе, он — житель Лондона и подданный британского монарха, и даже фамилия его, на самом деле, Ясин — с ударением на второй слог. Он, кажется, пакистанец… В общем, вся литература за его авторством — один из проектов Британской Эфировещательной Корпорации, так что — сами, профессор, понимаете…

Профессор понял. Пусть он — я — не принял веселье девушки на свой счет, но неприятно мне, тем не менее, стало. В первую очередь потому, что в качестве основного источника информации об ином социальном строе я несколько лет воспринимал не реальные воспоминания живого человека, знакомого с тем, о чем пишет, не понаслышке, но обыкновенную выдумку. Кроме того, эта выдумка еще и создана оказалась по заказу Старины Бэка, великого мастера глупых страшилок…

Впрочем, я немедленно успокоил сам себя: может быть, именно мнение Анны — это и есть пропаганда, Ясень же не врёт?

Мы задержались на входе в кафе: пора было уже и войти внутрь.

Заведение оказалось, скорее, небольшим рестораном, разделенным на две зоны: в первом лакомились сладостями юные щенки советских граждан, во втором — солидно обедали обыватели постарше.

В этой, второй, части кафе и оказался наш столик — незаметно заказанный, как я понял, переводчиком еще по пути.

Стены кто-то выкрасил в красный цвет: не такой, как полотнище советского флага, но, скорее, отдающий в малину. Такой вариант колера меня вполне устраивал: не раздражал зрения, не вызывал ненужных ассоциаций и не скрадывал общего объема помещения, пусть то и оказалось довольно обширным.

Картину дополняли, собственно, картины — точнее, паспарту разных цветов, развешанные по стенам повсеместно. Присмотревшись, я уверенно опознал сценки детского и юношеского быта: очень понятные, хоть и в несколько незнакомом антураже. Видимо, дети были изображены те, что и положено на советских картинах — юные граждане СССР.

Мебель на фоне всей этой цветовой и смысловой роскоши показалась самой обычной: по крайней мере, визуально, прочая обстановка была почти такой же, к каковой я привык там, у себя дома.

Есть было вкусно, разговаривать с набитыми ртами — невоспитанно, поэтому я смотрел в окно. За окном, по относительно неширокой улице, изредка проезжал одинокий эсомобиль, по ту сторону дороги росло несколько удивительно тонких и кривых деревьев, за деревьями просматривался небольшой, но явно героический, памятник: кто-то, стоящий на камне и с мечом, поднятым над головой.

Монумент этот заинтересовал меня даже больше, чем вкуснейший рыбный суп: тем более, что тарелка моя очень вовремя опустела.

- Анна, напомните мне, пожалуйста: Вы ведь местный житель? - я вежливо дождался, когда переводчик покончит со своей порцией, и решил обратиться к ее памяти и опыту.

- Да, я местная. Можно даже сказать — коренная уроженица здешних мест. Родилась в Гадж… Североморске, выросла в Мурманске, - девушка Анна Стогова кивнула, и я предпочел сделать вид, что не заметил странноватой ее оговорки. - У Вас, профессор, есть ко мне вопрос?

- Да, есть. Я вижу за деревьями скульптуру, - я немного невежливо ткнул когтем в стекло, имея в виду то, что увидел по ту сторону окна. - Это, видимо, какой-то легендарный воин, если судить по мечу в поднятой руке…

- Профессор, Вам просто не очень хорошо видно из-за дерева, - улыбнулась девушка, - но это действительно памятник герою и его подвигу, - взор переводчика затуманился: она будто вспоминала что-то давнее и важное.

Мне на миг показалось, будто решительно все эфирные векторы моей ментальной сферы оказались натянуты на исполинских размеров лиру, и она, девушка Анна, сейчас бережно перебирает их, будто струны.

- Командир пулеметного расчета, сержант-колдун Анатолий Бредов, - голос молодой, в общем, девушки, принял нотки торжественные и даже немного чужие, - штурмуя высоту Придорожная, исчерпал боекомплект, был окружен карателями Кромешного Пакта, и подорвал себя выведенным за экстремум стабильности огнешаром… Вместе с расчетом. Были уничтожены до восьмидесяти гитлеровцев, солдаты и унтер-офицеры. Сержант-колдуну Анатолию Бредову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза с награждением Орденом Ленина, - девушка замолчала.

Молчание продлилось несколько минут: мне отчего-то захотелось подняться на ноги — я так и поступил. Вокруг уже творилось странное: буквально каждый посетитель кафе, до того сидевший, оставил прием пищи и последовал моему примеру.

Стояли молча. Молчали примерно минуту. Садились тихо, и уселись все.

Вкуса десерта я не заметил, да и доедали тот спешно и в тишине: нам обоим было, о чем подумать.

- Идемте, Анна, - доев и додумав, я потянул переводчика к той самой статуе, на рассказ о которой так странно и синхронно откликнулись местные жители. В руку героя, поднятую над головой, скульптор поместил не меч: вместо явного анахронизма герой сжимал в кулаке инкапсулированный огнешар, иначе называемый гранатой — вещь опаснейшую и своевременную эпохе.

В ментальной сфере моей навек останутся запечатлены несколько движущихся снимков памятника: некоторые воспоминания следует подкреплять чем-то относительно вещественным, пусть и сотканным, преимущественно, из эфирных векторов и световых точек. Мы еще немного постояли на месте: я озирался, стремясь запомнить не только сам памятник, но и как можно большее из прочих обстоятельств места и времени.

- Идемте, профессор, - вздохнула девушка Анна Стогова. - Я думаю, Вам стоит еще немного показать город, может быть, пройтись по магазинам, после же — успеть к отлету глайдера. Вы ведь не всерьез собрались добираться до Проекта пешком? Даже если и собрались, имейте в виду: я — против!

Возразить было нечего, и мы отправились по предложенному переводчиком маршруту.

По дороге я, как и положено всякому иностранному туристу, делал