Шизофреник - Andrevictor

не человека. Он видел щит. Душевную утробу Архива вывернуло наружу, обнажив простой и мерзкий закон: ешь, или съедят тебя. Используй чужую слабость, пока не использовали твою.

И у меня был выбор. Использовать его. Выжать информацию и бросить. Или повестись на его ложь, сделать его своим слабым звеном, своей уязвимостью.

Я посмотрел на его дымящуюся культю. На его глаза, полные страха и расчета. И я увидел себя. Таким я мог бы стать, если бы слушал только Стража. Или только Эхо.

— Хорошо, — сказал я. — Я отведу тебя до входа. А ты покажешь дорогу.

— Отличный выбор! — обрадовался узник, и его лицо исказилось подобием улыбки.

— Мы все умрем, — мрачно пробормотал Страж.

— Будет весело! — потирало руки Эхо.

Я не радовался и не боялся. Я принимал правила игры. Чтобы дойти до Истоков, мне нужен был проводник. Чтобы найти правду о Марке, мне нужно было принять свое предательство. Чтобы выжить, мне приходилось рисковать.

Я кивнул ему.

— Веди.

Он робко тронулся с места, все время оглядываясь. Я шел следом, чувствуя, как за спиной нарастает тень. Не моя личная Тень. Общая. Тень всего Архива, наблюдающая, как я делаю свой первый осознанный — и ненадежный — выбор.

Путь к правде начинался с сделки с тем, кто правдой не торговал.

 

Глава 8. Суд

Ненадежный союзник — он назвал себя Лир — вел меня по всё более странным коридорам. Стены здесь почти не светились, поглощая звук и свет, как черная дыра. Только его смутное силуэтное мерцание и мои шаги отдавались в звенящей тишине. Даже Эхо и Страж притихли, подавленные гнетущей атмосферой.

— Скоро, — прошептал Лир, его голос сорвался, выдав нервную дрожь. — Вход в преддверие Истоков. Но сначала… Сначала нужно пройти через Зал.

— Какой еще Зал? — спросил я, но он только покачал головой, не в силах объяснить.

Коридор уперся в арку, залитую ровным, безжалостно-белым светом. Лир замер на пороге, отступив назад.

— Я… я не могу. Только ты. Это твой путь. — Он съежился. — Они ждут.

Я шагнул вперед — и свет поглотил меня.

Зал был пуст и бесконечно велик. В его центре на возвышении стоял Куратор, неподвижный и безликий, как всегда. Но теперь он был не один.

По кругу, сливаясь с самим светом, стояли другие безликие фигуры — Смотрители. Десятки, сотни их. Суд Архива.

И тогда из света родились они. Голоса. Те самые паразитные шепоты, что преследовали меня с самого начала. Но теперь они не царапались на периферии сознания. Они материализовались в центре Зала, приняв облик бледных, полупрозрачных фигур — мужчин, женщин, детей, стариков. Толпа потерянных душ, смотрящих на меня пустыми глазами.

— Начинается, — прошептал Страж, и в его голосе был леденящий ужас, тот самый, что заставляет замирать кролика перед удавом.

— О, господи, цирк! — завопило Эхо, но его бравадо было фальшивым, прикрывающим тот же животный страх. — Целый хор обвинителей! А судьи кто?

Куратор поднял руку. И первый «свидетель» шагнул вперед. Это был жалкий, тщедушный человечек в рваном пиджаке.

— Он украл мою идею! — запищал он, указывая на меня дрожащим пальцем. — На совещании! Выдал за свою! Из-за него меня уволили!

Образ всплыл в памяти. Да, было. Я и вправду озвучил его набросок, немного его доработав. Но он сам тогда молчал, боялся начальства. Я не украл. Я… использовал возможность.

Но Архив не показывал моих оправданий. Он показывал только его боль, его унижение.

Второй свидетель — женщина с заплаканным лицом.

— Он пообещал помочь! Дал слово! А когда мне было совсем плохо… исчез. Не брал трубку. Не отвечал. Я чуть не умерла тогда.

И снова — да. Марк тогда как раз… у меня были свои проблемы. Я утонул в них, забыв обо всем. Ее боль была настоящей. И мое предательство — тоже.

Третий. Четвертый. Пятый.

Они выходили вперед, и каждый выплескивал на меня свой укор, свою обиду, свою боль, в которой так или иначе был замешан я. Не всегда злонамеренно. Чаще — по слабости. По страху. По невнимательности. По тому самому предательству самого себя, которое заставляло предавать других.

Архив не лгал. Он показывал Правду. Но не мою правду. Их правду. Правду тех, кого я задел, обидел, подвел.

Хор обвинений нарастал, сливаясь в оглушительный гул. Фигуры теснились ко мне, их безликие лица искажались немой ненавистью. Я чувствовал, как моя воля, моя личность растворяется под этим напором. Я был виноват. Во всем. Я был воплощением зла, ошибкой, которую нужно стереть.

— Беги! — закричал Страж, его голос поломался от паники. — Защищайся! Докажи, что они ошибаются!

— Да заткнись ты! — взревело Эхо в ответ, его ярость была отчаянием. — Они правы! Мы говно! Мы всех подвели! Прими это! Может, тогда они отстанут!

И в этот пиковый момент, когда хаос достиг апогея, я вдруг перестал бороться. Я позволил этому вихрю чужих эмоций пройти сквозь меня. Не цепляясь за оправдания, не пытаясь оттолкнуть обвинения. Я просто слушал. Слышал.

И я увидел — за этим вихрем не было ни личности, ни мысли. Только боль. Инстинктивная, животная боль самой системы Архива, ее собственная незаживающая рана, проецируемая на меня. Я был не причиной. Я был зеркалом, в котором она видела свои собственные шрамы.

— Страж, — мысленно сказал я, и мой внутренний голос прозвучал спокойно, чего не было давно. — Ты прав. Нужно искать источник. Не содержание. Игнорируй содержание. Ищи импульс.

— Эхо, — обратился я ко второму голосу. — И ты прав. Не отталкивать. Пропустить через себя. Услышать, но не слушать. Это просто данные.

Они оба замолчали, ошеломленные. И потом — впервые — их воля слилась с моей в едином порыве. Не синтез. Симбиоз. Страх Стража и ярость Эхо стали инструментами, а не хозяевами.

Я открыл глаза и посмотрел на толпу призрачных обвинителей. И сквозь их крики я услышал тихий, ровный гул — базовый шум боли самого Архива.

— Я слышу вас, — сказал я вслух, и мой голос прозвучал тихо, но четко, cutting through the noise. — Я принимаю вашу боль. Но это ваша боль. Ваша правда. А у меня — своя.

Я повернулся к Куратору и Смотрителям.

— Я не отрицаю их чувств. Но я не буду нести вину за то, что является частью чужого пути.