Журнал «Если» - «Если», 2012 № 11

Таков и «Кракен». Незамысловатые коллизии из серии «они убегают — мы догоняем», чуть усложненные в детективной манере: кто кого и по каким мотивам догоняет до финала книги так и непонятно, но это позволяет автору высказаться на важные для него темы.

Любопытно, что главной из них является вовсе не классовая борьба, как можно было бы ожидать от неомарксиста и троцкиста, не скрывающего своих левых взглядов. Что ж, на эту тему Мьевиль открыто и исчерпывающе высказался еще в «Железном совете», продемонстрировав перманентность революционной идеи и буквально воплотив в тексте известные песенные строчки про то, что наш «бронепоезд стоит на запасном пути». На сей раз классовые противоречия разрешаются менее радикальным путем — через переговоры и стачки. Вообще описание забастовки фамильяров, воплощенных в виде кошек, голубей и белочек, даже забавно.

Впрочем, магистральная тема «Кракена» не менее остра и социальна, ведь Мьевиль говорит о религии и вере. Роман начинается с исчезновения бога, который авторской волей предстает в виде насмешки над лавкрафтовскими монстрами, медленно разлагающимся, препарированным и забальзамированным трупом кракена. Так криминальная история похищения музейного экспоната превращается в историю богоискательства.

На поиски бога времени у героев немного. Ведь злоумышленники готовятся сжечь гигантское головоногое, а смерть бога, согласно пророчеству, повлечет за собой гибель всего мира. С присущим ему черным юмором фантаст описывает разрастающуюся конкуренцию за «конец света», когда каждая из многочисленных сект настаивает на своем варианте краха цивилизации. Многообразие сект — это религиозное отражение политики и практики мультикультурализма — включает в себя изобретенные автором группировки Иисусовых буддистов или Выводок, поклоняющийся черному хорьку — богу войны. Подобные ироничные вкрапления разбавляют в общем-то невеселые, мрачноватые картины жизни Лондона как Ересиополя. Пожалуй, лучшим (и уже упущенным) временем для издания этой книги был бы канун миллениума — впрочем, с точки зрения майя, подойдет и 2012-й год от Рождества Христова. Атмосфера жизни в ожидании конца света хорошо передана автором. В процессе чтения на ум то и дело приходят сентенции о «закате Европы» и «смерти Бога». Показательно, что и сам автор недвусмысленно связывает в книге смерть бога и скорую гибель мира.

По мере приближения к финалу Мьевиль оставляет прикладную эсхатологию и обращается к более традиционным для фантастики и материализма (приверженность к последнему можно предположить, исходя из его марксистских взглядов) темам, а именно — столкновению креационизма и эволюции.

«Кракен» был взвешен и найден довольно увесистым. Например, для получения премии Locus Award за лучший фэнтезийный роман. Это, кстати, уже третий Locus в коллекции автора, на сей раз он оставил позади Джина Вульфа и Гая Гэвриэля Кея. Даже у столь нелюбимого Мьевилем Толкина награда Locus Award всего одна.

Увы, в контексте всего творчества писателя «Кракен» отнюдь не выдающийся роман. Конечно, и прочие его книги не отличались ни закрученным сюжетом (а детектив, пусть даже и мимикрирующий под жанр, все-таки требователен к интриге), ни глубоким психологизмом характеров. Но провокационные идеи и яркие визионерские образы с лихвой окупают эти авторские пробелы. В «Кракене» же идеи стали жертвой ненужного компромисса с развлекательностью, а образы подзатерлись от частого использования.

Для русскоязычного читателя в дело вмешиваются еще два отягчающих обстоятельства.

Во-первых, перевод «Кракена» не всегда стилистически убедителен.

Во-вторых, существенная часть специфического обаяния книг Мьевиля приходится на выбранные и любовно описанные локации, будь то выдуманный Нью-Кробюзон или реально существующий Лондон. В первом случае эффект на читателя производил перенос социальных и прочих реалий нашего мира в мир сказочный, волшебный. Схожий прием использовал Суэнвик в блестящей «Дочери железного дракона». Во втором случае срабатывал эффект обратного переноса: возникновение магических реалий в урбанистической обыденности — что вообще стало довольно расхожим и широко используемым приемом.

Трюк со столкновением реальности и магических воплощений, порожденных воображением и сном разума Мьевиля, просто не срабатывает. Ведь для этого необходимы, как минимум, два объекта: выдуманный и реальный. Вот только тот Лондон, что встает перед глазами русскоязычного читателя, подозреваю, примерно соответствует тому образу Лондона, который отобразил в «S.N.U.F.F.» Виктор Пелевин, попросту говоря является образованием полуиллюзорным. Когда отсутствует граница, оценить масштаб вторжения невозможно.

Сергей ШИКАРЕВ

Рецензии

Инна Живетьева

Вейн

Москва: Эксмо, 2012. - 640 с.

(Серия «Приключенческая фантастика»).

2500 экз.

Главные герои нового романа новосибирской писательницы действуют в условиях паутины пространств, позволяющей в особых местах — «узлах» — переходить из одного мира в другой. Переход способны совершать люди, имеющие редкий дар. По «условиям игры» им дозволяется переносить с собой небольшой груз либо проводить одного-двух-трех человек. Стать «поводырем» большего количества означает крепко рискнуть своим здоровьем. Так можно и до смерти надорваться…

Эта конструкция игровой вселенной богата сюжетными возможностями и заставляет вспомнить яркие сцены межмирового путешествия из первой книги «Девяти принцев Амбера» Роджера Желязны.

Очевидным достоинством романа является жесткая этическая позиция автора. Дар вейнов дан им свыше. А потому прав тот из них, кто служит своим даром другим людям, лишенным его. И не прав тот, кто превращает свою чудесную способность в простой инструмент для наживы. В конечном итоге эгоистическое одиночество главного героя Дана Уффа не приносит ему успеха. И читатель понимает, что его более отзывчивый коллега Алекс Грин одерживает над ним нравственную победу.

Недостатки романа — оборотная сторона его достоинств. Инна Живетьева располагает высокоразвитой «цепкостью» в описаниях быта. Автор романа с большим тщанием описывает вещи, помещения, природу, городской ландшафт. В любой сцене читатель имеет возможность четко представить себе окружающие персонажей предметы, звуки, даже запахи. Как ни парадоксально, недюжинное качество подобных картинок отчасти испорчено их количеством. Бытовых зарисовок, выпадающих и из пространства фантастики, и из сюжетной динамики, слишком много. Это явно переутяжеляет роман, добавляет ему лишнего объема.

Но добротно сделанный мир и четкая этическая установка автора явно перевешивают подобные недостатки.

Дмитрий Володихин

Чери Прист

Костотряс

СПб.: Фантастика, 2012. - 384 с.

Пер. с англ. П.Женевского.

3000 экз.

Этот роман — словно сумка хозяйки, вернувшейся с рынка. Чери Прист взяла всего понемногу, чтобы соорудить для американских читателей произведение, отвечающее духу времени. Перед нами текст, созданный в эстетике стимпанка и содержащий элементы индустриального нуара вкупе с трешевым постапокалиптическим бекграундом в виде отравленного ядовитым газом Сиэтла и орд хищных зомби, разгуливающих по улицам. Время действия — Гражданская война в США. В качестве отдаленной немирной силы выступают «злобные русские», которые не дают честным американцам спокойно намывать золото.

Сюжет определяет жанровую направленность. Читателя ждет очередной квест, развивающийся в динамике адреналинового экшена.

«Костотряс» первый роман проекта The Clockwork Century — являет собой классический образчик женской прозы. Мужчины здесь либо глупы, либо коварны, либо уже умерли, зато женщины сплошь положительные, сильные и независимые. Этим валькириям паровых котлов нипочем злобные мертвецы. То, что это «проектная работа», становится очевидно, как только появляются первые клише: зомби, ограниченный стеной апокалипсис, зараженные районы Сиэтла — мир, вокруг которого можно раскручивать различные сценарии, от книжных до игровых и киношных.

Роман написан американкой для американцев, поэтому у книги имеются практически все необходимые для безболезненной публикации прогибы: многонациональность и порицание национализма, социальная направленность, реверанс в сторону религии, уважение к калекам, преклонение перед несгибаемым американским народом. Феминизм в звездно-полосатой нынче не порок, а добродетель. Не обнаружено разве что сексуальных меньшинств. Это, конечно, существенный просчет и потеря изрядного куска читательского пула. В остальном роман безупречен — на американский лад, конечно.