Даром - Яна Каляева

— Ну как ты мог забыть⁉ — раздражение в голосе Оли сменяется упреком. — Завтра годовщина Одарения.

— А, действительно. Извини, забегался… Значит, Повтор? — пробую шуткой разрядить обстановку. — Ждем и готовимся, значит, как попкорн в микроволновке!

— Очень смешно, сейчас животики надорву, — Оля опять заводится с пол-оборота. — Ты вообще понимаешь, как это может оказаться серьезно?

Пожимаю плечами. Некоторая логика тут есть: раз для того, что стояло за Одарением, имели значение астрономические сутки, отчего бы ему не оперировать и астрономическим годом? Одни ждали второй волны обретения Даров для всех, другие — хотя бы для тех, кому с тех пор успело стукнуть шестнадцать. Надо бы Юльке позвонить…

— Нам с тобой повезло, а я столько видела людей с бесполезными, стыдными и попросту опасными Дарами! — кипятилась Оля. — Наш завотделением — блестящий диагност, к нему даже из Москвы пациенты приезжали раньше. Он всю жизнь рос в профессии, а в Одарение научился держать равновесие в гололед — потому что улицу у его дома не расчистили! Сестра-хозяйка, уважаемая женщина, мать троих детей, заделалась нимфой на шестом десятке! Теперь придурки-интерны каждый день шутят про ее недотрах! Наконец, сколько молодых людей, уже не подростков, обделены хоть каким-нибудь Даром! И завтра все эти несправедливости могут быть исправлены, а ты и в ус не дуешь! Даже не пытаешься сосредоточиться на чем-то важном!

Выслушивая гневную тираду, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. Вообще Оля — отличная женщина, очень мне с ней повезло. Добрая, умная и такая красивая… даже когда сердится. Если бы она не примчала ко мне в больницу на Севере, почти на край света, и не сидела возле меня день и ночь — не знаю, смог бы я выкарабкаться, не физически, а так, в целом. Но этот ее синдром поиска глубинного смысла у меня в печенках уже. У Одарения должны быть смысл и цель, потому что прекраснодушной Олечке так хочется — и хоть трава не расти.

Я, честно говоря, сомневаюсь, что этот высший смысл есть хоть в чем-нибудь. Вот застрелил ублюдок Бубновский поэта Серегу — ну какой в этом смысл? Да никакого. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы.

— Хорошо-хорошо, я постараюсь на чем-нибудь дельном сосредоточиться, — говорю как можно более миролюбиво. — Вдруг правда Повтор, а я уставший… А ты что будешь делать?

— А я пойду в эту свою секту! — с вызовом заявляет Оля. — К «Детям Одарения». Хотела позвать тебя с собой, но этот твой вечный скепсис…

— Зачем тебе это?

— Не твое дело!

Как она не понимает, секты — это не шутки! Я не рассказывал ей, что произошло на острове — не хотел пугать. Наверно, зря. Мир скоро может стать куда более опасным местом, чем мы привыкли думать. Но сейчас Оля явно не в настроении слушать.

— Да я же ничего тебе не запрещаю! Просто для меня важно знать, что у вас там происходит. Расскажи мне.

Оля вскидывает подбородок:

— Зачем спрашиваешь? Групповые оргии и человеческие жертвоприношения, конечно же!

Из последних сил сохраняю спокойный тон:

— Оля, я серьезно!

— И я серьезно! Достало, что ты ко мне относишься, как к безмозглой дурочке!

— Ты расскажешь мне, что там делаешь?

— Нет! И хватит уже меня контролировать!

Да чего я мучаюсь? Есть же простой проверенный способ.

— Оля, скажи как…

Осекаюсь. Еще одно слово — и Дар сработал бы.

Сработал бы на самом близком для меня человеке.

Резко встаю, выхожу в прихожую, подхватив по пути ботинки и пальто.

Надо проветрить голову.

Со школы ненавижу великую русскую литературу с ее бесконечной рефлексией, все эти «тварь я дрожащая или право имею» и прочее «пять старушек — рубль». Ясно-понятно же, что добро должно быть с кулаками, так и нечего сопли жевать. Да, мой Дар числится социально-опасным, это насилие над чужим сознанием вообще-то; но я же применяю его только во благо! Наверно… Когда я использовал Дар на хакере, пытавшемся взломать блокчейн, я действовал в интересах клиента. А что потом использовал запись для шантажа — хакер сам виноват, нечего было воровать. И с тем хамом на дороге я был в своем праве, он первым на меня наехал. Да и без Дара… Бубновского ничуть не жаль, встретил бы снова эту мразь — опять забил бы прикладом, с удовольствием забил бы. А вот на Витале, наверно, зря все-таки сорвался… хотя это же пошло ему на пользу, он даже не обиделся — понял, что за дело. И теперь с Олей я тоже хотел выяснить правду про секту ради ее, Олиного, блага. Защитить хотел свою женщину, что тут такого? Разве не нормальное желание? И все-таки… нет, вламываться в ее сознание было бы ненормально. Хорошо, что до этого не дошло. Едва не дошло.

Я ведь и Олега всю жизнь пытался защитить. Если когда орал на него или пенделя ему отвешивал — это ради его же блага все было. В своем я праве как старший брат. Да, все зашло не туда, но я же это исправлю! Не знаю, как, но исправлю обязательно.

Я же прав, я все делал правильно, ведь так?

Очень хочется уехать к себе на ночь, но через часик все-таки возвращаюсь. С Олей мы миримся, но как-то холодно, почти формально — это первая наша размолвка, не закончившаяся сплетением тел на диванчике.

Настроение никакого, но вспоминаю, что надо позвонить Юльке. Племяшка, должно быть, нервничает из-за Повтора.

— Дядь Саша, ты чего звонишь? Случилось что?

В голосе Юльки неподдельная тревога.

— Нет, все нормально. Просто узнать, как ты там.

— А, блин, что в мессенджере не предупредил тогда…

Вот она — разница поколений. Для меня звонок — штатный способ коммуникации, а для поколения зет, или как они там — уже вторжение в личное пространство. О созвонах договариваются заранее, иногда за дни и даже недели. Такие дела.

Но на каждую хитрую гайку найдется свой болт с резьбой. Юлька заканчивает каждое сообщение в мессенджере закрывающей скобочкой — вроде как быстрой заменой смайлику. Наверно, и не помнит, что вообще-то предложения заканчиваются точкой — как только будет ЕГЭ сдавать? А Федька называет такие скобочки «ногтями», слышал, как он говорит приятелю «мать опять ногтей насыпала».

— Просто хотел спросить, как