Измена. Обман. Развод или другие приключения разведенки - Елена Анатольевна Казанцева

не более пяти лет. Они даже родились почти в одно время.

Лев пальцем гладит фотографию, проводит по изображению, словно гладит настоящего, живого человека. Это его родственники, которые уже ушли в мир иной. Люди, которых ему не суждено было встретить живыми.

Он вздыхает и утирает слезу.

— Тут еще вот что есть, — и Диана вытаскивает на свет божий несколько старых тетрадок.

Листы их склеились, а на обложке появились черные пятна.

Лев дрожащей рукой берет их из её рук. Осторожно подцепляет ногтем и открывает первую страницу, а на ней ровным каллиграфическим почерком на польском языке написано 1939 год Гданьск.

То были дневники Катарины Заславской.

Глава 43

На расшифровку дневников ушло время. Кое-где чернила расплылись, и текст почти исчез. По таким записям можно было только догадываться, о чем повествовала там Катарина. Часто на листах тетрадки были засохшие капли слез, он шли наискосок, оставляя размытые кляксы. Катарина поверх них писала, от чего записи были чуть расплывшимися.

Кое-где между листами попадалась засушенная травинка или цветок. Все это рассыпалось в труху, как только гербария касалась рука.

Между страницами они нашли фото красавца поляка. Катарина хранила фото как память, хоть он и бросил её.

Повествование было скупым. Факты, даты, числа.

Только изредка Катарину прорывала, и она с горечью писала о тех чувствах, что накрывали её с головой.

Самыми ужасными были воспоминания о тюрьме.

Потом об эшелоне. Их везли с Запада на Восток долгие недели. Её не дали захватить вещи из дома, отправили, в чем она была. Катарина осталась без теплых вещей. Шла осень, дни становились короче, ночи холоднее. Деревянная обшивка не спасала от холода, в щели дуло. Кто-то дал ей кофту, кто-то длинную юбку, но это не спасло бы от приближающейся зимы.

Они по долгу стояли на станциях, на запад шли вагоны с военными и техникой. Уверенности в том, что на месте её обеспечат теплой одеждой, тоже не было.

Донимал и голод.

Какая та женщина посоветовала ей: Переспи с конвоиром, он тебе и лишнюю пайку хлеба даст и обеспечит.

Катарине было страшно. Она никогда не спала с мужчинами, надеялась, что первым и единственным станет ее муж. Но рядом с ней сейчас не было никого, и помощи ждать было не от кого. И однажды она переступила через себя. Конвоир был молод, очень молод, горяч, он давно ей подмигивал и делал комплименты. Их встречи не были частыми, так как шашни с арестантками командиры пресекали. Всего то три раза.

Три свидания, после которых мальчишка конвоир ей передал фуфайку и теплые штаны. А потом еще и сапоги достал с портянками.

Она уже не так мерзла в теплушке. Вот только через некоторое время Катарина вдруг поняла, что беременна. От такой новости её бросило в жар, а потом стало так плохо, что почти весь оставшийся путь до Урала она пролежала в углу теплушки, не вставая. Катарина не знала, что делать. Она одна на белом свете, у нее нет вещей, не понятно, что будет на новом месте и маленький ребёнок ей был только помехой. Но что делать?

Их привезли на станцию, долго держали на ветру и холоде, потом заставили залезть в крытые тентом кузова машин, и увезли.

Поселок, где её предстояло жить, состоял из бараков и землянок. Ее определили в барак с другими не семейными. Жили по несколько человек в комнате, отопление — печь, тут же и кухня, тут же и спальня. Работать пришлось на крольчатнике. Катарина работы не боялась. Их поднимала еще до зари, вели строем на работу по избитой глинистой дороге, мимо озера, кого на крольчатники, кого в теплицы. Работа тяжелая, за целый день так на машешься, так натягаешь тяжестей, что к вечеру возвращаешься без ног и рук. Зато дурные мысли в голову не лезут. И только лежа в кровати Катарина плакала. Она не знала, что делать.

Однажды к ней на работе подошла пожилая женщина, она внимательным взглядом окинула её фигуру. Катарине стало жарко и страшно от этого взгляда.

— Беременна? — бросила ей тетка.

— А вам то что? — пресекла расспросы Катарина.

— Помочь хочу, — пристала настырная тетка.

— Чем вы мне поможете?

— Детё то одной тебе не вырастить, — тетка внимательно посмотрела ей в глаза. — С дитем жизнь свою не устроить. Кому нужна то будешь с чужим дитем? А так девка справная, красивая, найдешь себе ещё жениха.

— ???? — Катарина забыла, как дышать.

— Приходи ко мне в воскресенье, я тебе кое-то скажу, — и та сунула ей листок с адресом в карман.

Бабка оказалась повитухой, принимала роды у баб, кому надо, то и аборты подпольно делала.

— Красивая ты девка, посмотрю, наверное, не урода родишь, — усмехнулась бабка. — Есть у меня на примете семья, которая хочет усыновить ребеночка. Семья очень большого начальника.

Бабка бровями показала, сколь высок начальник.

— Родишь и сразу отдашь, вроде как еёная баба родила, все сделаем хорошо через доктора. Ты одна останешься, жизнь свою устраивать, а ребеночек в хорошей семье расти будет, — бабка ворковала, очаровывала, околдовывала.

И Катарина поддалась. Согласилась.

И с того дня бабка стала к ней наведываться, то потроха с крольчатника принесет, то мясца подкинет, то муки, то кофтенку шерстяную и чулки теплые. Голод отступил. Холод стал не так страшен. Даже комнату ей дали другую, в ней она жила вдвоем с другой девушкой.

Перед родами её положили в больницу. Настоящую больницу с докторами. В палате стояло две койки. На одной лежала вполне здоровая женщина, а на вторую положили её. Именно её соседка оказалась той, для кого она рожала ребенка.

Даме было под сорок лет, с мужем они прожили почти двадцать, а деток им бог не дал. И Катарина была их единственной надеждой.

Даму часто навещал муж. Они оба пыли полные, здоровые, кровь с молоком, черноглазые и черноволосые. Соседи шумные и говорливые. Тихая Катарина совсем на них не походила.

Через три дня Катарина родила девочку.

Доктор даже не показал ей её. Он сразу унес ребенка в другую комнату, оттуда были слышны радостные возгласы и счастливый смех.

Катарина плакала.

— Поплачь, поплачь, полегчает, — тихо сказала акушерка. — А лучше скажи себе «она умерла», тогда быстрее отпустит.

И Катарина написала в своем дневнике: Я её отдала, она умерла.

Больше она не