Ну здравствуй… Папа - Константин Владимирович Ежов

танец, сметающий последние барьеры. Это было служение. Истовое, жадное служение источнику силы.

Запах её духов — терпкий, смешанный с ароматом разгорячённой кожи — забивал ноздри, кружил голову похлеще выдержанного коньяка. Руки сами собой легли на её плечи, пальцы запутались в густых волосах, уже не пытаясь оттолкнуть, а, напротив, направляя, задавая темп этому безумному марафону.

Логика отключилась. Остались лишь инстинкты и понимание: эта женщина пойдёт до конца. Она выпьет до дна, заберет всё, что сможет унести в своём чреве, и будет считать это величайшей победой в жизни. И, чёрт возьми, в её старании, в этой готовности сделать абсолютно всё, лишь бы угодить, лишь бы привязать, было нечто настолько первобытное и возбуждающее, что оставалось только закрыть глаза и позволить волне удовольствия накрыть с головой.

В конце концов, если миру нужны новые маги, кто мы такие, чтобы отказывать даме в её посильном вкладе в демографию?

Впрочем, роль пассивного идола, которому возносят хвалы, княжну Белосельскую явно не устраивала. Прелюдия, по её мнению, затянулась, а цель — та самая, священная, ради которой рисковали репутацией и трещали по швам корсеты, — требовала более весомых аргументов. И более глубокого, так сказать, погружения в процесс.

Влажные, жадные губы на мгновение оторвались, давая передышку, но лишь затем, чтобы смениться требовательным толчком в грудь. Пришлось подчиниться этому напору, откидываясь на прохладную спинку кованой скамьи, удачно подвернувшейся под руку. А дальше… дальше вихрь событий закрутился с такой скоростью, что только успевай ловить ощущения.

Шуршащая пена коротеньких юбок взлетела вверх, обнажая и так-то слабо прикрытые стройные ноги и то самое, ради чего, собственно, мужчины и совершают большинство глупостей в этом мире. Княжна не ждала приглашения. Она действовала с целеустремленностью хищницы и грацией опытной наездницы, решившей объездить самого строптивого жеребца в конюшне. Одно плавное, но решительное движение — и мир сузился до одной-единственной точки, до горячей, тесной и невероятно манящей бездны, принявшей в себя с жадностью, от которой перехватило дыхание.

— Мой… — выдохнула она, и в этом шепоте смешалось всё: торжество победительницы, звериная похоть и холодный расчёт хранительницы генофонда.

Двигалась она так, словно от этого зависело вращение Земли. Вверх-вниз, с амплитудой, достойной поршневого двигателя гоночного болида. Ногти впивались в плечи, оставляя, наверняка, багровые отметины, которые потом придётся объяснять — или гордо носить как ордена. Но сейчас было плевать.

Разум окончательно покинул чат, уступив место чистой физиологии. Ощущения накатывали волнами — тугими, горячими, смывающими остатки цивилизованности. В этом влажном полумраке, среди пальм и запаха чернозёма, происходило нечто древнее, чем сама Империя. Создание новой жизни? О да. Но выглядело и чувствовалось это как сладостная битва.

Она что-то шептала — бессвязное, горячечное, требуя отдать всё до последней капли, вжимаясь всем телом, стремясь стать единым целым, раствориться, впитать. И сопротивляться этому напору было выше человеческих сил. Да и нечеловеческих тоже.

Финал подкрался внезапно, как лавина в горах. Напряжение, копившееся в каждой мышце, сжалось в тугую пружину, готовую лопнуть. Княжна, почувствовав этот момент с интуицией ведьмы, ускорила темп, переходя на какой-то совсем уж запредельный ритм.

— Давай! Сейчас! — её голос сорвался на крик, полный не столько наслаждения, сколько требования.

И пружина лопнула. Мир взорвался вспышкой ослепительного света где-то за закрытыми веками. Тело выгнулось дугой, отвечая на призыв, выплёскивая в эту жадную, ненасытную утробу всё, что накопилось, всё, чего так жаждал этот мир, истосковавшийся по магии. С губ сорвался хриплый стон, потонувший в её пронзительном, торжествующем вскрике, эхом отразившемся от стеклянного купола оранжереи. Она содрогалась в руках, стараясь удержать в себе драгоценный дар, выжимая досуха, до звона в ушах и цветных кругов перед глазами.

Свершилось. Долг перед отечеством и конкретно взятым родом Белосельских был исполнен с максимальным усердием. М-да. Ну что тут скажешь…

Княжна Белосельская, надо отдать ей должное, восстановила душевное равновесие быстрее, чем сбитое дыхание. С грацией сытой кошки она одним плавным движением оправила юбки, поправила прическу — ни волоска не выбилось! — и, бросив на меня прощальный взгляд, полный хозяйского удовлетворения, выпорхнула из этой обители разврата. Только каблучки процокали по плитке, удаляясь в сторону бальной залы, где, вероятно, уже готовилась легенда о «внезапном головокружении от духоты».

А я остался. Кряхтя, словно столетний старик — хотя, по сути, в душе-то он и есть, если учитывать первую жизнь, хотя с ней и имеются сомнения, — поднялся со скамьи, чувствуя, как ноют мышцы и спина. Кованая мебель, знаете ли, не располагает к акробатическим этюдам. Трясущимися руками принялся застёгивать рубашку, стараясь придать себе вид человека, который просто зашёл полюбоваться на редкие виды папоротников, а не только что занимался активным улучшением демографии.

И ровно в тот момент, когда последняя пуговицу вошла в петлю, за спиной деликатно, но отчётливо кашлянули.

Я резко обернулся, чувствуя, как лицо предательски заливает краска. Ну, здравствуй, стыд, давно не виделись. В полутени пальмы стоял представительный мужчина, явно перешагнувший сорокалетний рубеж. Дорогой фрак, осанка военного или очень крупного чиновника, и взгляд… спокойный такой, оценивающий. Будто он не любовную сцену наблюдал, а приценивался к породистому скакуну на ярмарке.

— Извините, что смутил вас, — произнёс он бархатным баритоном, подходя ближе. — Но поверьте на слово, не имел такого намерения подглядывать. Просто ждал… подходящего момента.

— Момента? — хмыкнул я, поправляя ремень.

— Именно. Время нынче дорого, сами понимаете, — он развел руками, ничуть не смущаясь пикантности ситуации. — У меня к вам просьба куда более приземлённого характера. Понимаете… у меня дочери. Три.

Произнеся это, он замолчал, глядя на меня с такой надеждой, с какой верующие смотрят на мироточащую икону.

— Хм, — опешил от такого подката, окончательно перестав понимать границы морали в этом мире. — Вы, так полагаю, хотите, чтобы проделал с ними примерно то же, что и сейчас… кхм… сделал?

Мужчина даже глазом не моргнул. Напротив, на его лице появилась лёгкая, почти отеческая улыбка.

— Ну, я бы не стал так вас ограничивать, — мягко возразил он, доставая из кармана визитницу. — Там уже как ваша фантазия вам подскажет. Мы люди современные, всё понимаем. Главное — результат. Вот моя визитка.

Он протянул мне плотный прямоугольник с золотым тиснением.

— Если надумаете — а я очень надеюсь, что надумаете, — милости просим ко мне в дом в столице. Приём окажем самый радушный.

— М-да, — подумал, машинально принимая картонку и вчитываясь в фамилию, от которой веяло древностью и большими деньгами.

«Похоже, работы тут будет непочатый край. Стахановские темпы, не иначе. Чувствую, сотрусь я с таким графиком до основания.»

Незнакомец, увидев, что контакт налажен,