Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич

Марта Игоревна? — спросил Михайловский.

Я очень его уважала и как артиста, и как человека, но в данный исторический момент и чувствовала и усталость и подавленность, а потому мне вообще не хотелось никого видеть.

— Проходите, Николай Михайлович, — пригласила я. — Рада вас видеть. Я думала, что сегодня вас нет в театре.

— Я специально пришел посмотреть на вашу игру, — сообщил Михайловский.

— На мою игру? — удивилась я. — Да вы же видели меня в этой роли много раз.

— Это не имеет значение. Театр тем хорош, что всякий раз артист играет спектакль по-разному. Сегодня вы были особенно хороши.

— Мне показалось, что я играла не хуже, но и не лучше, чем в предыдущих спектаклях.

— Лучше, — убежденно произнес Михайловский. — В таких вещах я не ошибаюсь.

— Не стану спорить, — улыбнулась я. — Мне всегда приятна ваша похвала.

— Только я пришел сюда не за этим.

— Я чем-то вам могу помочь?

— Наоборот, я хочу узнать, чем я могу вам помочь?

— Спасибо, Николай Михайлович, но я не нуждаюсь в помощи.

Михайловский как-то нерешительно посмотрел на меня.

— Вы уходите из театра?

— Откуда вам это известно?

— Вы разве не знаете, что в театре не бывает тайн. Все новости распространяются со скоростью лесного пожара. Однажды это был свидетелем того, с какой скоростью это происходит. Скажу вам, пламя наступает невероятно быстро.

Я молчала несколько секунд.

— Вы правы, в следующем сезоне меня, скорее всего, в театре не будет.

Теперь взял паузу мой собеседник.

— Это очень плохо, Марта Игоревна. Без вас театр окончательно загнется.

— Вы преувеличиваете, Николай Михайлович.

— Я знаю, что говорю. Если и стоило ходить в наш театр, то только ради вас.

— И вас, — добавила я его к этому почетному списку.

Михайловский не стал спорить.

— Возможно, но я уходящая натура. Меня ваш муж тоже собирается выставить их театра.

— Эрик мне больше не муж, — уточнила я диспозицию.

— Но был же им. Вы же уходите из театра из-за него?

— Формально, да.

— А не формально?

— После пятнадцати лет работы в театре вдруг поняла, что я в него не вписываюсь.

— А вы уверены, что это вы не вписываетесь в театр, а не то, что театр не выписывается в вас?

— Николай Михайлович — это казуистика.

— Нет, это принципиальный вопрос.

Мне вдруг пришло в голову, что Михайловский почти один в один повторяет аргументы Миркина, хотя и на свой лад.

— А вы знаете, что в наш город на жительство недавно переехал Яков Миронович Миркин? Вы слышали о нем?

— Кто же о нем не слышал. А вот то, что он живет в нашем городе, слышу впервые.

— Это так, мы тесно общаемся.

— То, что я читал у него, было самое глубокое из написанного о театре.

— Я тоже так думаю. Вы мыслите с ним в одном направлении. Могу вас познакомить.

— Сейчас это уже не важно. Я окончательно решил уйти на покой. Без вас мне тут делать нечего. Играть с Каневой на одной сцене я не хочу.

— Но Аглая хорошая актриса.

— Этого мало. У нее нет того, что есть у вас.

— Что именно? — Мне стало любопытно.

— Внутреннего содержания, внутренней глубины. Она актриса только внешнего контура. Я не смогу с ней играть. Да и со всеми остальными. Я пришел для того, чтобы предложить вам помощь.

— Помощь в чем?

— Вдруг вы не захотите уходить и станете сопротивляться. В этом случае я тоже останусь и буду на вашей стороне.

— А кроме нас двоих есть кто-нибудь еще на нашей стороне? — поинтересовалась я.

— Я провел маленький опрос, больше никого.

— Тогда у нас нет шансов на победу.

Михайловский кивнул головой.

— В молодости я играл Гамлета. «Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье. И в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться».

— Вы же помните, чем кончил Гамлет? А у нас здесь точно такое же королевство, в котором оказался принц датский. Но у него не было детей, он мог себе позволить проявлять геройство. А я помимо всего мать, мне надо заботиться о дочери.

Михайловский кивнул головой.

— Безусловно, это так. Просто я надеялся… Все же хочется хотя бы раз оказать сопротивленье. Даже несмотря на преклонный возраст.

Я понимала, что разочаровала его, но какое иное решение могла принять?

— Вы устали, а я к вам со своими глупыми разговорами, — встал Михайловский. — Не сомневайтесь, мое уважение к вам ничуть не уменьшилось.

Он видит меня насквозь, пронеслась мысль.

— Я тоже вас и люблю и уважаю.

Михайловский рассмеялся.

— Получается, Марта Игоревна, что мы с вами уважаемые люди. А чего еще желать в этой жизни.

Дверь за ним захлопнулась. Я же вдруг ощутила себя совершенно опустошенной. Только что я отказалась от единственного союзника. А вдруг я совершила роковую ошибку?

45

Свершилось чудо. Вы верите в чудеса? Я слабо верю, но факт налицо — моя безалаберная дочь хорошо сдала экзамены. Уж не знаю, что на нее подействовало, возможно, ей так сильно хотелось отправиться к отцу в столицу, что она взялась за учебники. А в то, что она способная, я нисколечко не сомневалась.

Я так переживала за Анжелу, что почти выключилась из других сфер жизни. Кажется, Эрик продавал квартиру, но, судя по всему, безуспешно; регулярно приходили какие-то потенциальные покупатели, но дальше дело не двигалось. Кончился театральный сезон, вся труппа ушла в отпуск. Что будет дальше со мной, я не представляла, Эрик мне тоже ничего не говорил. В общем, сплошная неопределенность.

Хотя не во всем. Едва Анджела получила аттестат, как тут же пристала ко мне с тем, что пора отправляться к отцу. Даже выпускного вечера не желала дожидаться; вся эта школьная кутерьма ее больше не интересовала. В этой связи я подумала, что зачем тянуть, тем более, уже скоро у меня должны были начаться съемки в сериале. Так что ехать в Москву все равно придется.

Мы собрались за один день. Учитывая, что речь шла о трех больших заполненных до краев чемоданах, это можно приравнять к небольшому подвигу. Одних вещей я погладила не меньше пятидесяти. Я порывалась закончить это занятие, но Анжела подкладывала мне все новые образцы своей одежды. До этого момента я и не представляла, сколько ее у нее. На приобретении большей части этого гардероба деньги давал Эрик. Невольно я грустно вздохнула; были же времена, когда мы являлись одной и вполне дружной семьей.

К вечеру у