Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Отчего-то отчетливо помню знакомство с преподавателем и начало урока — первого из бесконечной череды последовавших.

Для занятий всеми возможными науками отец определил старый дом, стоявший немного на отшибе, но входящий в огороженный жилой периметр. Дома того давно уже нет, тогда же он был бревенчатым, украшенным торчащими кое-где между бревнами кусками пакли и мха, крытым железной зеленой крышей, с остекленным с трех сторон мезонином: в этой большой и светлой комнате я и должен был заниматься.

Внутри мезонина рабочие поставили два письменных стола (мой и учительский) и большую аспидную доску. На полу комнаты быстро, одним днем, те же рабочие собрали подиум, предназначенный для большого заклинательного круга — непосредственно круг полагалось вычертить уже мне самому.

Еще хорошо помню дверь: такую же старую, как сам дом, деревянную, филенчатую, тяжелую… Эту дверь я открыл одним осенним утром, открыл и вошел. В комнате меня уже ждали.

Учитель оказался высок ростом, худощав и изумительно стар: навскидку я бы дал ему не менее ста пятидесяти лет, что для чистокровного хумана — почти предел активного и осмысленного возраста. Одет он был сообразно: серый костюм-тройка и зеленый галстук с золоченым зажимом выглядели бы уместно лет за пятьдесят до того, но не в условной середине же девяностых двадцатого!

Немного пугали глаза: живые, острые, внимательные. Казалось, место им на лице человека существенно более молодого, или даже кого-то из долгоживущих, например, эльфа или сида, но не хумана, одной ногой уже стоящего в могиле.

Мы играли в гляделки, наверное, с минуту. Я опомнился первым: для начала поклонился, разрывая прямой зрительный контакт.

- Здравствуйте, мэтр! - некоторая старомодная вежливость, решил я, не помешает.

- Здравствуйте, Амлетссон, - в тон мне ответил учитель, и я даже не удивился звучанию почти молодого голоса. - Проходите, садитесь.

Я послушался. Прошел, уселся за свой — второй свободный — стол, сложив хвост набок: в спинке стула не оказалось привычного мне широкого отверстия.

- Имя мне, - сообщил обладатель неожиданного взгляда и голоса, уже не на исландском, но на языке острова Придайн, - Бизли. Лоуренс Бизли.

- Очень приятно, - ответил я на том же языке, на который перешел учитель. Пригласить преподавать пожилого и чопорного британца… Чего-то подобного и стоило ожидать от моего отца, никогда не понимавшего полумер. Благо, стоило поблагодарить книги, визио и эфирные постановки: каждый отрок, растущий в странах антлантического пакта, твердо знал, что лучшие менторы, как правило, обитают и работают именно на Оловянных островах.

Урок оказался вводный: обо всем понемногу и ни о чем толком. Учитель, при этом, больше задавал вопросы, чем рассказывал о чем-то сам.

«Для того, чтобы понять, чему Вас учить, мне нужно разобраться с тем, что Вы уже знаете и умеете», - зубодробительно-вежливо пояснил тогда мистер Бизли. «Иначе все наши занятия не будут иметь ровным счетом никакого смысла, а я, видите ли, привык делать свою работу на совесть».

Совесть господина учителя оказалась столь же огромна, как его обширные познания, твердостью же не уступала знаменитой верхней губе, воспетой в многочисленных агитках, повествующих о всеобщей крепости духа подданных британского королевского дома.

Ладно бы, этот престарелый хуман просто взялся меня учить! В его, ментора, понимание должного и истинного, заодно — помимо собственно учебы — входило и воспитание будущего профессора, в скобках — меня. При этом, возражения класса и уровня «я уже взрослый» и «Вы репетитор, а не учитель начальной школы» отметались мистером Бизли сходу, как совершенно несущественные.

Я, кстати, пробовал ругаться по этому поводу с отцом: скандалить с учителем, просто хорошо делающим оплаченную работу, всерьез не стоило.

- Пап, он странный. Он фоморски странный, - сказал я тогда отцу. - Мистер Бизли, конечно, очень много знает и умеет это знание передать, но твоему сыну отчего-то кажется, что ему вновь исполнилось лет пять…

- Тебе еще повезло, сын! - ехидно осклабился Амлет Ульрикссон. - Первое письмо я написал в королевское общество «Леди Мэри»… Представь, если бы они не проигнорировали мой запрос, тебя бы сейчас учил не физик, химик и физкультурник, а кто-нибудь из эльфийских демонологов-аэристов, возможно, сама госпожа директор общества!

Я содрогнулся. Действительно, мистер Лоуренс Бизли, при всей своей чопорности, оказался не худшим вариантом из возможных. Слухи о том, чему, и, главное, как, учат отроков подчиненные госпожи Поппинс, ходили самые невероятные, и проверять их на собственной шкуре никакого желания не имелось.

Воспитание, в общем, проходило во время самого обучения: крайне вежливая форма обращения учителя к ученику особенно не меняла дела.

«Не горбитесь», - требовал от меня учитель. «Не смотрите в окно, когда с Вами ведут беседу», - осаживали меня в те моменты, когда происходившее на улице оказывалось интереснее монотонных монологов преподавателя, то есть — почти всегда. Пару раз в ход шла тяжелая линейка: впрочем, под моей шерстью синяков не было видно уже тогда, наказательные же меры оказывались весьма к месту.

Воспитывали будущего профессора и за столом: по крайней мере, завтракать мне приходилось в том же мезонине, где и учиться, и непременно под присмотром моего одноглавого цербера.

Очень скоро я, кстати, научился правильно держать столовые приборы и ими, приборами, пользоваться, не ронять крошек, не чавкать, есть с закрытым ртом — представьте, насколько это тяжело делать кинокефалу! В качестве орудия физического воспитания выступала, в этом случае, тяжелая ложка, почти половник: ей меня, изо всей никак не подозреваемой в хилом организме силы, пребольно лупили по глупому лбу.

Было и то, что выводило меня из себя особенно всерьез…

Отец не просто так