Человек государев - Александр Горбов

Захребетник снова фыркнул.

«Руки наложил? Да ты смеёшься?»

— Не имею привычки глумиться над покойными, в отличие от тебя. Идём!

«Стой! — Захребетник заставил меня остановиться. — Ты действительно веришь, что этот слизняк, который понятия не имел о том, что такое совесть, мог наложить на себя руки?»

Я хотел ответить резко, но в последний момент задумался.

«Вот именно, — буркнул Захребетник. — Если наплевать на ваше лицемерие — „о покойных либо хорошо, либо ничего“ — и говорить прямо, то придётся признать, что управляющий был той ещё беспринципной мразью. Лично я не могу придумать причину, которая могла бы заставить такого, как он, покончить с собой. И то, что я вижу, подтверждает мои слова».

— Мы с тобой видим одно и то же. Человек повесился.

«Это ты видишь человека, который повесился! А я вижу человека, которого задушили, а потом засунули в петлю, чтобы инсценировать самоубийство».

— Откуда такие выводы?

«Приглядись».

В комнате было по-прежнему темно, но моё зрение в этот момент как будто обрело дополнительную остроту. Так уже было однажды — на заводе, когда я осматривал обломки паровой машины. Стало хорошо видно, что под свисающим с потолка покойником стоит тяжёлая, массивная тумба, а рядом на полу валяется перевёрнутый стул.

«Выглядит всё так, будто управляющий придвинул сюда тумбу, поставил на неё стул, дотянулся таким образом до крюка, на котором висит люстра, привязал верёвку и повесился. Верно?»

— Да.

«А теперь включаем мозг. Посмотри на него. Да посмотри внимательно, не съест он тебя! Ты веришь в то, что этот мозгляк способен поднять что-то тяжелее столовой ложки?»

— Н-ну… Я тоже богатырём не выгляжу. Мало ли, какие резервы организма включились. Я вот в одном журнале читал…

«Угу. Верь-верь всему, что газетчики сочиняют. Но даже если представить, что он сам волок сюда тумбу вон из того угла… — Моя голова повернулась в нужную сторону. — Должен был, во-первых, поднять шум и всполошить домашних, во-вторых, испортить паркет. А на паркете — ни царапинки. Следовательно, тумбу просто подняли и переставили куда надо. Это сделал либо человек гораздо более сильный, чем покойник, либо работали вдвоём. Хотя в последнем я сомневаюсь».

— Почему?

«Меньше народа — меньше пыли. Здесь всё провернули аккуратно, без сучка и задоринки. Начать хотя бы с того, что покойный был знаком со своим убийцей».

— С чего ты взял?

«Слушай, ну включи уже голову! — вдруг рассердился Захребетник. — Сколько я за тебя думать буду? Кто из нас в Государевой Коллегии работает?»

— Следов борьбы нет?

«Именно. Управляющий спокойно, ни о чём не подозревая, разговаривал со своим визитёром. В какой-то момент повернулся к нему спиной, а тот набросился сзади и задушил. После чего представил всё так, как будто произошло самоубийство».

— А потом что он сделал? Спокойно вышел за дверь? Сказал прислуге: «До свидания, хозяин просил не беспокоить до утра», и утопал?

«Запросто. Почему нет?»

— Но его ведь опознают!

«Для того чтобы кого-то опознать, этого кого-то сперва надо найти. А управляющий о своих мутных делах и подельниках вряд ли рассказывал налево и направо. Может, он его через чёрный вход впустил — так, что никто из домашних не видел. Может, вообще в окно. Через окно, кстати, убийца потом и вылез. Входная дверь на ключ заперта, а на правом окне, вон — шпингалет поднят».

Я присмотрелся и увидел, что шпингалет на закрытой раме действительно поднят. Перевёл взгляд на входную дверь. Из замка торчал ключ.

— Та-ак. А теперь скажи-ка мне — ты-то каким образом сюда попал? В запертое изнутри на ключ помещение?

«Ай, ну до чего ты нудный, Миша! Взял и попал. Дрыхнуть надо меньше. Тебя сейчас не это волновать должно, а тот, кто убил управляющего».

— Предлагаешь разбудить весь дом и устроить допрос с пристрастием?

«Предлагаю осмотреть тут всё как следует, пока домашние сами не разбудились».

— Серьёзно? Думаешь, убийца, как в бульварном романе, обронил записную книжку или носовой платок с монограммой?

«Думаю, что вряд ли здесь орудовал специально обученный киллер. А тот, кто не озаботился тем, чтобы закрыть за собой шпингалет на окне, мог оставить и другие следы. Не все люди умные, Миша. И далеко не все — аккуратные. Чем раньше ты это поймёшь, тем лучше для тебя».

Я вздохнул. Ползать по полу на коленях, пытаясь отыскать какие-то неведомые следы, не хотелось ужасно. Из чистого упрямства приготовился спорить. Когда вдруг заметил в толстом ворсе ковра какой-то предмет.

«Ага, — пробормотал Захребетник, когда я выковырял предмет из ворса. — А ты говоришь, не оставил следов!»

Я держал в пальцах… поначалу решил, что это пуговица. Но при ближайшем рассмотрении предмет оказался крохотным колпачком, по виду серебряным. Размер — не больше ногтя. На поверхности была выгравирована оскаленная пасть какого-то животного. Я предположил бы, что волка, если бы изо рта животного не торчали бивни. А с бивнями как-то даже и предположений не было.

Что можно закрывать таким колпачком, я тоже не знал. Очень толстый карандаш? Вряд ли, колпачок для этого маловат в высоту. Да и кому могло понадобиться закрывать карандаш?

«Что это?» — спросил Захребетник.

— Понятия не имею. Думал, ты мне скажешь.

«Ну ты совсем уже обнаглел! Кто из нас в этом мире родился и вырос, ты или я?»

— Ага. То есть о бандитах и их повадках тебе рассказывать не надо. А как появляется незнакомый обиходный предмет, так ты сразу «я не я, лошадь не моя»?

«Бандиты, они и есть бандиты, — отрезал Захребетник. — Суть не меняется из века в век, хоть миллион лет проживи. Паршивые овцы в человеческом стаде как встречались, так и будут встречаться. А за всеми вашими обиходными предметами следить — дураком станешь. Вы их каждый день изобретаете пачками, а я знать должен про все?»

— Иными словами, кругозор у тебя не широк, — кивнул я. — Так и запишем.

«Запиши. Только сначала покойника осмотри. Может, это он, а не убийца колпачок обронил. Мало ли от чего эта штука отвалиться могла».

Я стиснул зубы. Последнее, чем сейчас хотелось заниматься, это прикасаться к висельнику, но всё же некоторый опыт осмотра мертвецов я уже имел. Взял себя в руки и приступил к делу.

Закончив с осмотром, выдохнул:

— Ничего.

Ни