Душелов. Том 7 - Emory Faded

Вместо этого, просыпаясь ныне, она с радостью поднимается с кровати, быстро заправляет её и, не медля, отправляется в одну из двух ванных комнат, где с удовольствием принимает всевозможные гигиенические процедуры, не испытывая при этом абсолютно никаких проблем с водой и её нагревом.

Покончив же с этим, девочка спускается вниз, проходя в одну из самых больших комнат этого дома, посреди которой находиться огромный стол, уже накрытый самыми различными яствами, что лишь совсем изредка повторяются.

Однако сказать, что её подобное хоть сколько-то волнует — всё равно что нагло и очень глупо соврать, ведь ранее её не то чтобы волновали повторяющиеся блюда в рационе — ранее она даже не была уверена, что поест хоть что-то в ближайшие несколько дней. Ибо ели в их общине лишь те, кто были полезны, а она — с её-то Даром — к таким людям и близко не относилась, из-за чего у неё и имени-то не было…

Теперь же оно у неё есть.

«Эмма»…

Красиво звучащее, по её мнению, отчего с его выбором она практически сразу определилась. Разве что, если не считать её опасения по поводу того, что над ней таким образом решили поглумиться… Но выкинув из головы эти глупые мысли, являющиеся частью её не самого радостного прошлого, она вспомнила, сколь добры к ней приютившие её люди, и назвала им свой выбор, на что… В ответ получила их радостный отклик.

Это была более чем ожидаемая реакция, и всё же на неё она облегчённо выдохнула, ибо в подобные моменты прошлое без её на то воли напоминает ей о себе, не давая так просто выкинуть его из головы. Ну и помимо этого, она соврёт, если скажет, что более её ничего не беспокоит…

И речь не о Еве, взаимоотношения с которой у неё не заладились практически с самого начала, когда она невзначай для остальных дотронулась до неё, прочитав её воспоминания и насторожившись, а после, в одинокой хижине Оскара, воспроизвела их для всех, желая ей тем самым помочь сблизиться с ними, но тем самым лишь натравила её на себя, за что та её явно недолюбливает и по сей день.

И дело даже не в Карэн, что утратила часть своей человечности, творя порой ужасные вещи, о которых она случайно узнаёт каждый раз, как прикасается к ней. Пускай она и перестала быть той самой «собой», но нынешняя она ещё больше помешана на теме «семьи», отчего никому из них никакая опасность не угрожает.

А вот о другой личности она такого сказать не может, как бы ей того не хотелось, ведь то, что происходит с ней, не поддаётся никаким законам этого мира. Поэтому и предположить, к чему это всё может привести для неё, она и не может, просто продолжая жить и надеяться на лучшее, как это и делают все остальные.

И в принципе, у неё это неплохо получается благодаря постоянной загруженности — стоит только завтраку закончиться, как в дом прибывают репетиторы, и для них с Оскаром начинаются личные уроки, длящиеся иногда и по восемь часов кряду. В них, разумеется, входят самые разнообразные занятия, прерываемые длительными отдыхами и перерывами на приёмы пищи, отчего время летит достаточно быстро и при этом крайне полезно — изо дня в день они всё лучше и лучше разговаривают на местном языке. А когда же уроки завершаются, и репетиторы, прощаясь, покидают их дом, у них с Оскаром появляется личное время, которые они тратят по собственному усмотрению — как правило, играя во дворе или в их любимые настольные игры. Но со временем они оба всё больше интересуются местными технологиями, понемногу вовлекаясь в видеоигры и интернет.

Ну а под конец дня, устав и вкусно поужинав, они отправляются спать в собственные комнаты, которые понемногу заполняются всё больше понравившейся им мебелью и их личными вещами. Правда, понятие «личных вещей» — в том числе «личной комнаты» — для неё всё ещё подсознательно кажется чем-то… противоестественным.

Точно ли такой бесполезный ребёнок, как она, заслуживает чего-то подобного? В этом она совсем не уверена. И то, что она им пару раз помогла своим Даром — это мало что меняет. В сравнении с тем, что они сделали для неё — подобное пустяк.

Конечно, они хорошие люди и точно не превратят её жизнь в ад, но вот разочароваться в ней, пересмотрев её полезность, вполне могут. А в таком случае привыкать к чему-то такому недостижимо-хорошему, как «личные вещи», ей точно не стоит — потом лишь больнее будет с этим расставаться…

Хотя надежда на лучшее в ней всё же теплилась, посему порой она позволяла себе заигрываться, считая что-то только «своей» вещью. Да и к тому же… Если бы всё дело было в её полезности им, то разве с Оскаром поступали бы так же, как и с ней? Он, разумеется, спас им жизни, за что нормально щедро отблагодарить. Но всё же… Для такого, как он, не имеющего ничего и вскоре наверняка погибшего бы в том заснеженном хвойном лесу, сейчас он явно имеет слишком много…

Во всяком случае, так считает Эмма.

* * *

Оказывается, жизнь может быть прекрасной.

Ни ужасной, ни нормальной, ни хорошей, а именно что «прекрасной»…

Раньше, живя в том лесу, Оскар о таком и подумать не мог — весь его кругозор большую часть его жизни состоял из папы, мамы, их дома, книг и настольных игр, за которыми они проводили почти что абсолютно каждый вечер перед сном. И тогда, может быть, он и был счастлив, но была ли его жизнь по-настоящему «прекрасной»? Спроси его об этом кто-нибудь в тот момент времени — он бы, не задумываясь и на мгновение, ответил бы: «Да».

Но сейчас… пройдя через всё то, через что он прошёл, и живя нынешнюю жизнь… Он бы, скорее всего, ответил: «Нет». Не потому, что беспринципно не ценил время, проведённое с родителями, а потому, что теперь, узнав «иную сторону мира», просто не может лицемерно заявить очевидную ложь.

Разница между жизнью в одинокой хибаре, находящейся на севере, за пределом барьера, и целым особняком под барьером — огромная. Это сказывается буквально во всём — в еде, в образовании, в отдыхе, в перспективах, в окружении и… в банальном наслаждении жизнью.

Всё это здесь на порядок превосходит тот уровень, который был там. Даже при его живых родителях, не говоря уже о