Предатель. Больше не твоя - Аелла Мэл

Да, конечно. Я больше не верю твоим словам. Они пустой звук для меня, — с горькой усмешкой Алина уходит в дом.

Я знаю, она пошла искать Ди. Может быть, у неё получится рассказать ей, что заставило её остаться? Может быть, Ди хотя бы её простит и примет? Они были так близки… Но сейчас между ними пропасть, и я не знаю, сможет ли кто-то её преодолеть.

— Вы лишили их счастья, — голос отца звучит глухо, но твёрдо, словно приговор. — Так знайте, что бумеранг и к вам прилетит.

— Отец, — Асад поднимается со своего места, его голос дрожит от напряжения. — Вы ведь знаете правду. Эмиль не виноват, за что ему бумеранг должен прилететь? Он и так полтора года пролежал в коме, а потом восстановление… Как только смог, сразу же поехал к Диане.

— Это малая часть его наказания, — отец говорит твёрдо, его взгляд пронзает насквозь. — Пока он лежал себе спокойно, девочка страдала. Кто из вас знает, как сильно она страдала? Через что ей пришлось пройти? Никто!

— И Сабина, — отец поворачивается к невестке, — я никогда не ругал тебя за твой острый язык, но если ещё раз позволишь себе хоть один выпад в сторону этой девочки, двери этого дома будут закрыты для тебя!

— Отец? — Расул щурится, его жена бледнеет, словно увидела призрака.

— Именно ты, Расул! Вам с женой давно пора уяснить своё место! То, что вы старшие в этой семье, не даёт вам права плеваться во всех ядом. Научись сам человечности и жену свою угомони. С того дня, как она начала подстраивать тебя под свои запросы, я ни слова не говорил. Считал вас семьёй и не вмешивался, но хватит!

— Вы не поняли моего отношения, значит, заставлю понять. Хотите входить в мой дом? Значит, научитесь держать свой яд при себе и спускать его где-то далеко от меня. А Диана и Алина — отдельная тема! Эти девочки превыше вас всех вместе взятых!

— Как ты можешь такое говорить собственным детям? — мама шепчет в неверии, её голос дрожит.

— Именно потому что они мои дети, я так и говорю! Как отец я чувствую себя никчёмным! Стоило растить их в строгости. Пороть ремнём, чтобы боялись одного моего взгляда — возможно, тогда они начали бы прислушиваться к моим словам.

Воспитав их без ремня, они не услышали меня. Ни младший сын, когда я просил его уехать с женой. Ни старший, которого я просил не вымещать злость на Диане. Сидя в кресле со сломанной ногой, я просил его не разрушать жизнь этой бедной девочки, но он проигнорировал слова отца, как какого-то чужого человека.

А средний? Он вообще решил не вмешиваться и дождаться, пока Эмиль придёт в себя. Если бы ты тогда не позволил Расулу добивать эту девочку, возможно, твой младший брат сейчас не страдал бы.

А Сабир… Для тебя у меня даже слов нет. Угрожая матери ребёнком, удержал её при себе… Это низко! Как ваш отец, я хочу, чтобы вас поняли и простили, а вот если со стороны смотреть, хочется забрать девочек и укрыть даже от вашей тени!

— Ты жесток со своими детьми, — мама всхлипывает, её плечи дрожат.

— Я справедлив! И не тебе говорить о жестокости! — голос отца звучит как удар хлыста. Мама бледнеет, словно её ударили.

Впервые отец позволяет себе так говорить с мамой. И это даёт нам всем понять, в какой он ярости, хоть на лице и мускул не дрогнул.

Молча покидаю стол и иду в дом. Сабир следует за мной — мы оба знаем, где найдём Алину. Поднимаемся на второй этаж. Она с малышом сидит на полу у двери в нашу с Дианой комнату.

— Ты правильно делаешь, что не разговариваешь со мной, — голос Алины полон горечи. — Я заслужила это. Со мной только так. Я даже не представляю, что бы сделала на твоём месте, Ди. Наверное, орала бы, как ненавижу. Возможно, ещё и оскорбляла бы.

Мы с другом замираем, глядя на неё. Я жду, что Диана хоть как-то отреагирует, но по ту сторону двери — тишина. Может, плачет? Хоть одну слезинку бы услышать…

— Из меня получилась отвратительная подруга, — продолжает Алина. — И будет честно, если я буду нести свой крест до конца своих дней. Правильно, что не открываешь мне дверь. Не открывай. Я больше не буду доставать тебя. Пусть всё счастье, которое предназначено мне судьбой, будет принадлежать тебе. Не грусти, Ди. Не грусти из-за нас.

С этими словами она встаёт и берёт малыша на руки. На её губах — грустная улыбка, на щеках — слёзы, а в глазах — смирение. Она сдалась. Как так?

— Алин, — я встаю перед ней.

— Нет, Эмиль. Я не стану умолять её понять и простить меня. Она имеет полное право ненавидеть меня. Имеет полное право не разговаривать со мной. Это моё наказание за предательство, и я принимаю его. Прости, — она обходит меня и бросает Сабиру: — Поехали домой.

— Я поговорю с ней, — начинает брат.

— Не смей! — яростно шипит Алина. — Даже близко к ней не подходи, а говорить что-либо не смей! Мы сами решим, общаться нам или нет.

— Я всего лишь хочу рассказать ей правду! — твердит брат с мягкостью в голосе.

— Не нужно. Если суждено — она узнает правду, нет — так нет. Не смейте давить на неё. Эмиль, и тебя это касается. Я не знаю, каким образом ты её сюда привёз, но не смей больше давить на неё. Поехали, Алиму пора спать.

Сабир что-то шипит сквозь зубы и следует за женой и сыном. Крепись, брат, нелегко нам будет. Сделав глубокий вдох, вхожу в комнату. Дианы нет, зато слышен шум в ванной комнате. Неужели скрылась там, услышав голос подруги за дверью? Не слышала, что она сказала? Ну как так-то? Ладно меня не хочет ни слышать, ни слушать, но подруга… Могла хотя бы с ней поговорить.

Ложусь на свою сторону кровати в ожидании жены. В голове крутятся слова Алины, её признание, её смирение. Как же больно видеть, когда человек, который когда-то был так дорог, ломается под тяжестью вины. А Диана… Она словно возвела вокруг себя непробиваемую стену. И я не знаю, как