Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

Солдат брезгливо двинул ноздрями и отстранился, морща нос.

Майор удовлетворенно кивнул и отпустил Лёньку, так и не проронившего ни звука.

– А! Что? Не нравится? Именно! Воняет, и еще как! Врага всегда выдаст его запах. Почему наши псы так чутко реагируют на этих русских свиней? Потому что все наши служебные собаки – настоящие преданные воины, готовые умереть за каждого из нас. Вот они и есть настоящие дети Генриха Гиммлера, чтоб он здоров был! Поучитесь у них находить врагов! Так вот, от этого мальчишки несет костром. Он просто провонял дымом. Почему, как вы думаете?

Врач по-прежнему крепко держал Лёньку за руку, не ослабляя хватки. Акулину оставили снаружи возле крыльца под присмотром еще одного эсэсовца. Боевики СС по-прежнему не понимали, к чему клонит эскулап, которого они уважали за его обширные знания и достаточно высокий чин, но терпеть не могли за занудство и бесконечные поучения.

– Думаю, потому, что он сидел у огня. Вот так запах дыма к нему и прилип, – резонно заключил один солдат.

– О, браво, мой друг! А где же в деревне жгут костры? Вы видели? Нет? И я не видел. Тем более, что это прямо запрещено приказом коменданта. И что из этого следует? – продолжал свой нескончаемый допрос фон Денгофф.

– Из этого следует, что он что-то поджигал? – вставил свое слово другой немец по имени Йохан.

– Где вас только набирали?! И это элита наших войск! Я вас отправлю в хозвзвод к зондерфюреру Герцу. Недаром его фамилия переводится как «сердце». Вот с ним и обсýдите дела сердечные, а не поимку юного партизана. Он из вас сделает настоящих знатоков фуража и белья. Будете такими же учеными и жирными. Сегодня же рапорт ляжет на стол коменданта гауптштурмфюрера Хоффмана. Ну что, больше нет предположений? Смелее, мои девочки!

– Есть, господин майор! – продолжил эсэсовец по имени Йохан. – Очевидно, что мальчишка прятался в лесу со своими подельниками. Несмотря на лето, в лесу ночью прохладно, и, видимо, они жгли костер и грелись. Отсюда и запах. Таким образом мы можем предположить, что он был с партизанами и сам он – партизан. Я прав, герр майор?

– Прав. Абсолютно прав. Ну, наконец-то! А теперь, когда мы выяснили, что этот щенок к тому же партизан, или, по крайней мере, был у них, заприте его понадежнее. Надо будет его допросить. Выясните, кто с ним ночью был в лесу у этого костра, которым он провонял насквозь. Всё! Уведите. Да, и еще прихватите его мать и заприте их вместе. И не в сарае! Как видим, они научились его открывать. Там во дворе у них есть яма. Кажется, эти варвары именуют ее «погребом». Сразу видно, что эти скоты не видали никогда наших франконских настоящих винных погребов. Что за страна?! Что за нравы?! Что за погреба?! Что за дети?!

Глава шестнадцатая

Погреб

Рабочая сила, годная для использования, перед отправкой должна быть собрана в сборном лагере. Прошу ваши бюро труда немедленно создать подходящие условия для размещения. Необходимая полицейская проверка и проверка органами контрразведки гражданской рабочей силы должна будет происходить, как правило, в этих сборных лагерях[68].

Глубокий, темный, сырой и холодный погреб – самое простое из всех доступных идеальных мест для хранения выращенного урожая овощей, фруктов, заготовленных с осени грибов и солений, сала, консервов, домашнего вина и копченостей. Как будто сама Матушка-земля позаботилась о том, чтобы помочь человеку сохранить все то, что он вырастил, собрал, заготовил, открыв ему свои сокровенные секреты сбережения и консервации. В каждой русской деревне, в каждом большом хозяйстве рачительный крестьянин для себя или по заказу выкапывал глубоко в земле надежное хранилище. В богатых домах его выкладывали камнем и выстраивали ступени на максимальную глубину, да еще и с несколькими комнатами и уровнями, закрывая на дубовые двери с кованым засовом и замком.

Погреб самой простой конструкции представлял собой яму с отверстием наверху, через которое по приставной деревянной лестнице спускались и поднимались, прикрывая его крышкой в виде деревянного домика сверху. В него же суровой зимой закладывали слоями вырезанный на ближайшей реке или озере лед, чтобы консервирующий и останавливающий разрушительные биологические процессы холод помогал сберечь все, над чем трудилась большая семья. В самые знойные дни в нем можно было охладить домашний квас и горькую настойку, самогон и свекольник, а отправившись за продуктами к семейному столу, задержаться на лишнюю минутку и насладиться успокаивающей жар и пот прохладой, вдыхая сладковатый тяжелый дух подземного укрытия.

Лёнька подобрался, насколько это было возможно, близко к самому входу в погреб и настороженно вслушивался в разговор снаружи. Если бы он знал хоть немного по-немецки, то, возможно, услышал бы и понял, какую судьбу уготовили им их тюремщики. Из-за крышки-домика доносились голоса троих немцев. Самый молодой из них, тот, что чуть не помер после Лёнькиных добавок в петушиный суп, что-то усиленно и настойчиво, судя по резким выкрикам и громкому фальцету, объяснял двум другим:

– Этот наглый мальчишка с черным ртом. Он снова здесь, и снова от него проблемы! У него, видимо, какая-то болезнь. Возможно, это инфекция? Господин доктор, осмотрите его немедленно!

– Не пугайтесь и не устраивайте паники, Генрих! Этот мелкий негодяй просто наелся темных ягод. Никакая это не болезнь. Я уже осмотрел его. Этот вопрос закрыт. Не паникуйте!

– Ефрейтор, вы лучше скажите, удалось ли выбить из него признания, что он был у партизан?

– Никак нет, господин гауптштурмфюрер! Я его чуть не удавил на ремне, а его мать как бешеная бросалась под ноги и рыдала. Невозможно вести допрос! К тому же у нас нет теперь нормального переводчика.

– А что наш друг герр Берг? Он чем вам не нравится?

– Господин Берг сказался сильно занятым и уехал в район. Он там осматривал какой-то новый лагерь для тех, кто собирается на работы в Германию. Он же главный агитатор по этому вопросу. Вы сами ему дали эти полномочия.

– Это правда. Все последние рескрипты из центра говорят о том, что надо как можно больше собирать и отправлять этих скотов на работы. Добровольно никто не едет. Берг со своей агитацией провалился, – задумчиво рассуждал комендант.

– И еще, герр гауптштурмфюрер, я понимаю всю специфику войны в России, но…

– Что такое? – удивленно поднял брови комендант.

– Я и мои парни уже