Жнецы Страданий - Алёна Артёмовна Харитонова

сделаю и языком впусте трепать не стану. Не дурак. Или на крови вам тут поклясться?

Колдунья отрицательно покачала головой и сказала только:

— Неси ее отсюда, пока спит, — и, взяв ведро с кровавыми тряпками, направилась к двери, кинув на прощание обоим целителям: — Не телитесь тут, не дай Хранители, увидит кто. И еще. Майрико, хватит с ней возиться как кошка с приплодом. Коль наблудить смогла, значит и остальное все сможет. Держи в строгости. Нечего больше сопли подбирать. И, гляди у меня… чтоб каждое утро девка отвар пила.

* * *

Айлиша пришла в себя оттого, что куда-то плыла. Тело ослабло, а веки стали тяжелыми-тяжелыми. Девушке казалось, будто она качается в тесной лодочке по волнам неспешной речки Перекши, что петляла в лугах возле ее родной деревни. Вот только не слышно плеска волн, не доносится запах воды…

Когда же ученица Майрико разлепила глаза, то увидела обезображенное лицо с пустой глазницей. Близко-близко.

Ихтор!

— Чего затряслась? — черноволосый целитель нес ее так легко, словно бы ноша ничего не весила. — Не нравлюсь?

— Я… я… — бессвязно залепетала выученица.

— Упала ты. Застудилась, видать. Да и краски пришли, — донесся откуда-то сбоку прохладный голос наставницы. — Хорошо я в коридоре тебя нашла, а то бы заиндевела вся на полу-то.

Упала? Ах, да… Айлиша вспомнила, как кружилась голова, как мучил озноб.

— Я на урок шла… — слабо попыталась оправдаться ученица.

— Меньше с босыми ногами шастать надо, — проворчал крефф и ускорил шаг.

Девушка хотела повиниться перед ним и Майрико, но тяжелый неодолимый сон обволок сознание, и она погрузилась в его вязкую пучину.

* * *

Бьерга, неся в руке тяжелое ведро, неспешно спускалась по крутой лестнице в темное протопленное царство Нурлисы.

Колдунья зашла в истопную, где яростно пылала печь, рассылая волны жара. В трубе ревел огонь, за каменной стеной в огромном чане грелась вода для мылен. Тут было хорошо. Всегда натоплено. Тихо. Колдунья надела на руку войлочную рукавицу, отодвинула в сторону дверцу и стала бросать в топку окровавленную ткань, проталкивала ее длинной кочергой подальше, глотая едкий, рвущийся прочь дым. Потом подбросила в печь еще пару поленьев и задвинула дверцу обратно, ощущая, как горит от яростного жара лицо.

— Что, упыриха проклятущая, — донесся из-за спины скрипучий голос. — Опять греховодничала?

— Отстань ты, — огрызнулась женщина. — Без того тошно.

На душе у Бьерги было муторно от совершенного. Одно дело поднимать покойников. И совсем другое — превращать в покойников. Тем паче кого? Дитя невинное! Нет гаже, чем творить убийство и обманывать.

Нурлиса тем временем, словно чувствуя тяжкие мысли гостьи, подковыляла на кривых ногах поближе и опустилась на ларь возле стены:

— Опять дите травила, кошка блудливая? Это какому же по счету младенчику ты белый свет увидеть не дала, окаянная ты труповодка? — скрипела обличительница, перебирая кривыми пальцами ветхий передник.

— Нишкни, старая! — скривилась Бьрга. — Забыла сколько мне? Какие тебе младенчики?

Бабка близоруко сощурилась, словно силясь разглядеть в полумраке лицо посетительницы, и едко прошамкала:

— Да у тебя внуки б уже были! Сколько б ныне дочке-то сравнялось? Постарше Майрико была б. Как она тебе по ночам-то не снится? У… нелюдь мерзкая!

— Да замолчи ты, старая хрычовка! — сверкнула глазами крефф. — Душу не рви! Куда мне рожать было, девке сопливой? Первый год, только науку разуметь стала. Да и Глава тогдашний за блуд в лес к Ходящим вышвыривал! Еще раз пройдешься по старому — удавлю, как гадюку.

— Значит, не сама нагуляла, — словно и не слыша ее угроз, задумчиво покачала головой Нурлиса.

— Не сама, выученица из целителей.

— Ой, ли? Нешто та кучерявенькая? — от удивления старуха открыла рот, являя пеньки гнилых зубов.

— Та, та… — кивнула Бьерга и принялась набивать трубку.

— Сама пришла али упредили вы?

— Упредили.

— Эх, чернецы, кровопийцы… Почто ж девку-то испортили? Почто дите загубили? Тьфу, псы бешеные и те ласковее…

— Ты мне тут не плюйся, — осадила старую крефф, — ишь, разошлась. Дар в ней великий. Больших жертв он требует. Но и блага принесет немало. Ее ребенок не родился, зато сколько других жить останутся. Так что хватит бубнить. К тому же не было у нас и пол-оборота на уговоры. Засыпала в ней уже Сила. Слабая она и душой и телом. Ей еще матереть и матереть. Прожди мы хоть день, хоть полдня — весь Дар бы в ребенка ушел, да в то, чтобы силы в ней чахлые поддерживать. А на уговоры да запугивания время надо. Время! Где его было взять? Она, вон, без памяти уже падала. Одно мгновение все решить могло. А из-за слабости ее телесной Дар навсегда заснуть мог. Ушел бы в жилу, как в сухую землю. И чего тогда? Заткнись лучше.

И она досадливо затянулась крепким дымком.

— А ты, мымра клятая, — подскочила Нурлиса, — рот-то мне не затыкай! Хранителями себя возомнили, что жизнь чужую решаете?

— Да не кричи ты, — устало откинулась к стене колдунья. — Не могли мы по-другому, крефф она будущий.

— Не могли они… — процедила Нурлиса. — Отвары на что? Куда Майрико смотрела?

— Думала, девка мала еще! По ней ведь не скажешь, что ее плотское волнует, вся ж в выучке была!

— Дуры вы. И ты, и лекарка! Они тут все молодые, а за год жизни выуческой на десяток годков взрослеют! Хоть всех плетями засеките, уроками завалите по самую маковку, а молодую натуру не выжечь. А уж как вы учите, неудивительно, что они друг у друга тепла и ласки ищут! Вы ж хуже зверей! Ты подумала, что будет, если узнает она? А? Чего насупилась, как сыч?

— Не узнает. Молчать все будем. И ты промолчишь, — спокойно сказала колдунья. — Ходящие ждать не станут, покуда новый целитель с таким Даром родится. Пусть жизнью одного спасем сотни.

— Глупости ты мелешь, — зашипела Нурлиса. — Бабы, вон, плюют на упырей да кровососов и рожают! Есть среди них и Осененные, только они от вас — нелюдей — скрываются. Не травили в старые времена Осененные детей во чреве, не было