Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич

моей чашке закончилось кофе. — Давайте закажем еще, — предложила я. Мне хотелось продолжить наш разговор, хотя я и чувствовала, что не все мне в нем нравится.

— С удовольствием. — Ренат позвал официанта.

— И перейдем, наконец, непосредственно к театру, — предложила я.

— С удовольствием. Тем более, это моя любимая тема.

— И моя. Так что вы мне, Ренат, хотите сказать?

— Я думаю об этом весь наш разговор.

— Пора озвучивать мысли, не то мы будем сидеть здесь до утра. У каждого серьезного режиссера должно быть свое кредо. Я уверенна, что оно у вас есть.

Ренат, соглашаясь, кивнул головой.

— Для меня самое страшное в искусстве — это формализм. Драматурги что-то пишут, режиссеры что-то ставят, артисты что-то играют, а зрители что-то смотрят. Затем все спокойненько расходятся и тут же забывают, что было всего несколько минут назад. При этом абсолютно ничего не меняется, ни с кем ничего не происходит. И невольно возникает вопрос: а зачем все это надо?

— И как вы на него отвечаете?

— Я отвечаю, что такой театр никому не нужен.

— А вам не кажется, что вы уж чересчур радикальны?

— Кажется. Но только так можно творить искусство. Все великие мастера в своих жанрах, как творцы, были радикалами. Но не это главное.

— Не это? — удивилась я. — Что же тогда?

— Марта Игоревна, мы же с вами оба ученики Якова Мироновича.

— Не знаю, как вы, я — нет. Я с ним познакомилась совсем недавно, до сих пор не прочитала ни одного его произведения. Хотя сегодня соврала ему, что одно начала читать.

Ренат на мгновение задумался.

— Это не важно?

— Не важно? — в очередной раз удивилась я. — А что же важно? Знаете, Ренат, вы меня все время удивляете.

Неожиданно на его лице расплылась довольная улыбка.

— Значит, наш спектакль удался.

— Это вы о чем? Мы разве на сцене?

— Наш с вами разговор, то, что мы тут сидим — это разве не замечательная мизансцена, А посмотрите здешние интерьеры — это же прекрасные декорации?

Я посмотрела, кафе, как кафе, довольно унылое и безликое. Здесь уже через полчаса становится скучновато. И уж точно ничего замечательного я вокруг не обнаружила.

— Не вижу ничего замечательного, — так и сказала честно я.

— Значит, увидите потом.

— Потом — это когда?

— Когда станете вспоминать наш разговор.

— Вы уверены, что я его буду вспоминать.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Вы чересчур самоуверенны, Ренат, — констатировала я.

— Вовсе нет, это совсем другое.

— Что же?

— Потом поймете.

Кофе в чашке снова кончилось, и я мучительно размышляла — заказать ли новую порцию или встать и уйти? Дилемма, возможно, не менее тяжелая, чем у принца Гамлета. Но то, как он решил ее, в конце концов, мне бы не хотелось повторять его опыт.

— Вы не находите, что как-то не вежливо так отвечать даме, которая к тому же старше вас, — проговорила я с единственной целью, чтобы что-то сказать. Я ощущала, что теряю нить разговора.

— Понимаете, Марта Игоревна, — проговорил Ренат, — я хочу, чтобы в мой театр люди ходили бы за обретением смысла, чтобы размышляя, что им делать, как поступать в разных жизненных ситуациях, в поисках ответов, шли бы за ними на наши спектакли.

— Ренат! — воскликнула я. — Это полнейшая утопия. Так никогда не будет.

— Возможно, особенно, если к этой цели не двигаться. А если двигаться, то, кто знает, насколько удастся ее добиться. Кстати, это мысль не моя, а Якова Мироновича. Я вычитал ее в одной его давней статье. И сделал ее для себя путеводной. Если цель нельзя достичь, это не означает, что не надо к ней идти.

Не буду больше заказывать кофе, вдруг решила я, надо завершать разговор. Итак, сидим почти два часа.

— Вы правы, Ренат, — сказала я для того, чтобы снова только что-то сказать. — У вас прекрасные задачи. Но буду перед вами честна — они мне кажутся недостижимыми. В жизни все намного проще.

— А вот Яков Миронович так не считает. Почитайте его статьи и книги, он в них постоянно об этом говорить.

— В книгах и статьях можно написать все, что угодно. Как известно, бумага все терпит.

— Но я все это делаю на практике. У меня, конечно, не все, но кое-что уже получается. А дальше будет еще лучше.

— Могу пожелать вам удачи.

— Мне нужны вы, — скорее не сказал, а выдохнул из себя мой собеседник.

— Что? И в каком виде я вам нужна? В таком, как сейчас пойдет, или переодеться?

— Разумеется, как актриса. Вы созданы как раз для моего театра.

— Ренат, у вас же нет театра, у вас любительский кружок. Разве не так?

— Не так. Театр возникает не от того, что есть хорошее здание, профессиональная труппа, театр возникает тогда, когда люди знают, что они хотят делать, ради чего собираются вместе. У меня это именно так, а в вашем театре — нет. В городе один театр — это тот, которым я руковожу.

— Это вам Яков Миронович сказал?

— Нет, это я так считаю.

Уже лучше, подумала я. Оспаривать этот тезис у Миркина мне было бы гораздо трудней.

— Ренат, давайте на сегодня завершим наше общение. Мы и так проговорили долго.

— Я смотрел на часы, два часа и десять минут. Так как вам мое предложение?

— Какое? — не поняла я в первый момент.

— Работать в моем театре. Зарплата будет, конечно, маленькая, но ведь не ради же денег выходить на сцену.

Я позвала официанта и попросила нас рассчитать.

— Я заплачу, — запротестовал Ренат.

— Предположу, что у вас зарплата меньше, чем у меня. Тем более, у вас грандиозные планы и деньги вам еще пригодятся. А у меня планов попросту нет.

Я поднесла карточку к терминалу, который поставил передо мной официант. Дождавшись, когда из недр аппарата выползет чек, встала.

— Ренат, было очень приятно с вами познакомиться, — сказала я и быстрым шагом прошествовала к выходу из кафе. Стоит ли говорить, что в свою походку я вложила максимум театральности и сексуальности, на которые была способна. Для чего? Задайте более легкий вопрос, я сама не знаю, зачем так поступила.

30

Я завершила разговор с Ренатом потому что… А дальше у меня никак не получалось закончить предложение, потому что элементарно не знала, что написать. Я чувствовала, как что-то происходит во мне, а вот что — поди, разберись. Если уж быть до конца честной, я просто сбежала из кафе. Я не знала, ни как себя вести, ни что говорить. Предположим, я могла во всем