Убежище. Книга шестая - Ольга Станиславовна Назарова

– Как вы могли? Зачем полезли? – Нина исполнительно отрабатывала функцию «злая тётя воспитывает племянников» и аж устала. – И потом, я и не знала, что Мишка такой хулиганистый…

– Причём тут Мишка? – мрачно уточнил Паша, с минуты на минуту ожидавший заключительный аккорд «я звоню вашему отцу, пусть он вас забирает и делает что хочет». Он неосознанно поближе подтянул к себе Пина и перебирал завитки у него на шее.

– Ну, как же! Он сказал, что это он всё придумал! – Нина внимательно смотрела на племяшек.

– Тёть, да ты чего? – оба отлично понимали, что именно им грозит, переглянулись, но решительно замотали головами. – И ты поверила? Он же наврал, чтобы нас выгородить!

«Дyрaк ты, братец! У тебя совершенно классные дети! Верные и любящие, а что попадают в переделки – так неравнодушные потому что! Я сто раз предпочту такую компанию парочке образцово-показательных ботанов!» – думала Нина, припоминая школьное словечко, обозначающее нечто пресно-заученное, примерное и скучное до сведения скул.

– Нин, неужели ты поверила и его наказала? – возмущалась Полина.

– Ага! Ещё как! Коварно связала клятвой быть всегда на связи! – «злобно» прищурилась Нина. – И от вас жду то же самое! Ну? – племянники изумлённо переглянулись и забубнили, что обещают и клянутся. – А теперь расскажите-ка мне о ваших кадетских корпусах? – Нина выслушала племянников и простучала какой-то бодренький мотивчик ноготками по столу – вышло довольно-таки хищно. – А вот теперь очень мне хочется серьёзно поговорить со своим братом!

Глава 20. А яблоки от "яблоня" недалеко упали

На следующий день невинно отдыхавший от детей Виктор узрел у себя дома сестру и ничегошеньки не понял. Сначала не понял…

– Нин? Что-то мои натворили? – он был так горд собой, когда по совету знакомого пригрозил ПП страшными карами, тем более что необходимость в кадетских корпусах была вполне насущной. – Ну, я им устроюююю!

– Это я тебе устрою сейчас! – Нина специально приехала к брату, предварительно заручившись поддержкой родителей, отлично помнивших, что именно их старший ребёнок творил… – Ты что над детьми издеваешься, а? Как тебе в голову пришло им такими вещами грозить?

– А что такое? Они же по-хорошему не понимают! Они подростки – обязаны слушаться… А так лезут везде… Какое их дело?

– Да понимают они всё отлично! Это ты всё позабыл! Тебе напомнить, как ты разобрал крышу у соседа, потому что он на чердаке бабулиного кота запер? А когда в бензобак папиному знакомому, который подшофе приехал и планировал в этом же состоянии дальше ехать, сахар насыпал, помнишь?

– Да он же угробить кого-то мог или сам… – Виктор осёкся.

– Ага, мог! Но тебе-то что было за дело в твои пятнадцать? А? Ты ж был подросток и обязан был слушаться! И знаешь, что? Я тобой гордилась! А вот сейчас…

– А сейчас чего? – растерянно уточнил Виктор. Он нечасто общался с сестрой и не видел, какой она бывает в ярости.

– А сейчас мне за тебя стыдно! Я очень надеюсь, что сумею НЕ забыть себя в детстве, когда у меня появится мой ребёнок. И не забуду, как это может быть жутко, когда тебя не то, что не понимают, а даже не пытаются понять и услышать! Как ты мог? Угрожал их разлучить, отнять любимых животных… Ты же знаешь, что они друг без друга себя не мыслят! Ты же понимаешь, насколько им важны их животные! И вот, всё это зная, ты ударил их по самому больному, как врагов, а они… они твои дети, твоё продолжение, твоё совершенство.

Виктор нахмурился.

– Вот когда будут у тебя свои дети, тогда и будешь митинговать! Что из ПП вырастет, если я их не приструню? Я уже столько из-за них всякого выслушал, столько пережил! И, вообще, это мои дети – моё дело!

– Хорошо! Как скажешь. Тогда сейчас я позвоню, и ты ещё выслушаешь кое-что. Одну очень заинтересованную сторону – наших родителей! Они, насколько я помню, много чего пережили из-за тебя! Кроме крыши и сахара в бензобаке, была же ещё бутылка в водосточной трубе у соседа, который никому спать не давал. Помнишь? Выходит, что наши ПП-шные яблочки от тебя, яблоня-отца, недалеко упали!

Против воли Виктор хмыкнул. Бутылка, укреплённая особым образом, издавала жутковатые заунывные звуки, напрочь сбивая соседа с настроения послушать на полную катушку свой магнитофон.

– Ну, да… это было удачно. Ээээ, в смысле… – Виктор проговорился и понял это.

– Это было удачно, братец! И это, и ещё много чего… – рассмеялась Нина. – Только вот после всего этого и многого другого ругать ПП и шaнтaжировать их такими страшными для них вещами – это как-то нехорошо. Не находишь? Или позвонить нашим родителям? Может, они тоже что-то вспомнили из твоих подвигов? – она очень, просто очень хотела поругаться с братом в пух и прах, так, чтобы аж клочки по закоулочкам летели. Но тогда разговор закончится не так, как нужно, а нужно ей Витькино содействие, а не просто победа в скандале. Вот и пришлось улыбнуться, вывести всё в шутку, силком вытянуть себя из булькающего гнева, готового выплеснуться на этого олуха!

– Ладно-ладно… – Виктор поднял ладони, демонстрируя, что сдаётся. – Тут, понимаешь, ещё какое дело… Мы со Светой это обдумывали как раз: мы открываем филиал, и мне нужно будет мотаться по Сибири. Удобнее всего будет пожить в Екатеринбурге, пока дела не наладятся. Света готова ехать со мной. Мама с отцом за ПП, конечно же, присмотрят, но, боюсь, не справятся. Вот я и думал про кадетские корпуса. Опять же дисциплину им там подтянут, да и отвлекаться на всякую ерунду они не будут.

Нина на секунду прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Хорошо, что ей мама про планы Витьки сказала и она успела хоть как-то морально подготовиться.

– Ты их просто сломаешь! – убеждённо сказала Нина, стараясь выглядеть как можно менее гневной и грозной, хотя, кажется, аж искры в волосах потрескивали! Она отлично себе представляла бунт ПП, разлучённых, лишённых Пина и Атаки. И бунт этот будет не из-за прихоти, не по хулиганству или борьбе за правое дело, а попросту от боли и отчаяния! Ну почему некоторые люди так кардинально и плотно забывают себя в тринадцать лет? Почему некоторым кажется, что если у человека нет проблем с зарабатыванием денег, начальством, мужем-женой, кредитами, дорожными пробками и дачей, то этот человек не может ни о чём серьёзном переживать? Ему не может быть больно, страшно, невыносимо обидно? Вот как объяснить этому барану самоуверенному, что подросток тоже человек?

– Витенька, это же не для всех. Ну, представь себя там! Вот ты, тебе тринадцать, ты только что слил бочку воды в цветник одному пакостнику, который крал у всех цветочную