Профессор Амлетссон - Адель Гельт

не возражали, и, вместо того, чтобы скулить в самом незаметном углу, ваш покорный слуга вальяжно расположился в объятиях уютного дивана с миской чего-то фруктового на столике.

Место нам нашлось в салоне первого класса: только так и можно было объяснить кожаную (я принюхивался!) обивку сидений, огромные окна во всю стену вместо подслеповатых иллюминаторов и общую атмосферу комфорта и неприличной даже немного роскоши, зримо наполняющей салон.

Экраноплан — а я уже выяснил, что наш чудо-транспорт стоит называть именно так — несся над водной гладью ровно, без рывков и ожидаемых от невысоко, но летящего, судна, воздушных ям. Некая вибрация, конечно, ощущалась, но на самом дальнем крае восприятия, будто и не было ее вовсе.

Американский инженер флиртовал с юной пассажиркой, путешествовавшей, как я понял, то ли к мужу, то ли от него. Пассажирка глупо и невпопад хихикала: обрывки фраз, доносившихся до моего уха, собирались в анекдоты, самые свежие из которых безнадежно устарели еще до моего рождения.

Переводчик, гид и кто-там-еще Анна Стогова читала с морочного экрана что-то, мне с моего места невидимое, но интересное: во всяком случае, в текст она погрузилась с головой.

Ученый администратор Наталья Бабаева, успев только разместить своих подопечных (нас) на диванчиках салона, куда-то вышла и возвращаться не торопилась.

Профессор Амлетссон же в моем единственном лице предавался второму из излюбленных своих занятий: деятельно бездельничал.

В пользу безделья говорила максимально вальяжная из доступных мне приличных поз: я, натурально, развалился на диване, и даже хвост не поджал, а отставил в сторону, благо, размеры сиденья это позволяли с запасом. Деятельность же заключалась в том, что я очень внимательно изучал окружающую обстановку, глазами и не только, и она, обстановка, нравилась мне все больше.

Дома, в Атлантике, я мог прокатиться на судне такого класса сервиса, но именно что один раз: на поездку такую пришлось бы потратить, наверное, мое содержание университетского профессора — примерно за месяц.

Горько подумалось о том, что разница в отношении к настоящему ученому и уважаемому профессору по разные стороны государственной границы Советской России есть, что она, эта разница, неприлично заметна, и что у нее, разницы, должны быть причины. Что причины эти носят, скорее всего, характер ресурсный. Например, для того, чтобы я мог вот так запросто прокатиться на роскошном скоростном судне, где-то в далекой Sibir’ работают, не покладая рук, несколько десятков политических заключенных или просто местных жителей, простоватых, голодных и замороченных советской властью.

Еще подумалось — существенно менее горько, даже наоборот, что надо будет обязательно попробовать выдернуть сюда ненадолго Рыжую-и-Смешливую. Возможно, льготы мои профессорские хотя бы краешком, но распространятся и на нее, и дать ей ощутить то же, что сейчас радостно чувствовал я, было бы попросту честно. Еще я, конечно, здорово соскучился, хоть и не видел предмет своей зверской страсти всего несколько дней (конкретно, четыре).

Вернулась Наталья, следом явился стюард: товарищам пассажирам, как перевела мне со своего дивана молчавшая до этого времени девушка Анна Стогова, предлагалось проследовать в буфет.

- Я не пойду, извините, - сообщил я стюарду. Тот взглянул на меня внимательно и немного укоризненно: скорее всего, обслуживающая часть экипажа проделала серьезную работу, и все для того, чтобы вкусно накормить некоего профессора. Он же, профессор, внезапно принялся капризничать. Мне стало неловко.

- Аллергия. Страшная, буквально на все подряд. Питаюсь… Так себе питаюсь, извините.

Анна Стогова собралась было переводить, но стюард вдруг ответил сам, и бритиш его был прост, но понятен: иного, наверное, и не следовало ожидать от первого класса обслуживания!

Оказалось, что мои, профессора Амлетссона, предпочтения, были доведены до поварской бригады в самом начале пути (так вот куда на самом деле ходила администратор Наталья Бабаева!), что ничего необычного или невыполнимого в предпочтениях нет, что лично он, как стюард, приветствует мой сознательный отказ от алкоголя и вредной пищи, а запас уже готовых рыбных блюд на борту велик и разнообразен…

Следовало одно: идти в буфет не просто стоит, но сделать это нужно обязательно — товарищи старались конкретно ради меня, и я… Вдруг понял, что заражаюсь, как гриппом, удивительным духом этих невероятных людей!

Как и в салоне первого класса, в буфете пассажиров оказалось немного. Американский инженер, советская переводчица, не менее советская администратор и исландско-ирландский профессор — и только в самом дальнем углу просторного, как и все уже осмотренные мной на этом судне помещения, буфета, неспешно и основательно насыщалась немолодая пара полуросликов.

- Разумеется, я слышал о династии археологов Бабаевых, - вопрос был задан во время недолгого перехода из салона в буфет, и пришла пора озвучить ответ. О том, что о замечательном семействе я слышал впервые не ранее, чем сегодня утром, я умолчал, как о детали малозначимой и ни на что не влияющей. - Известная фамилия, птицы высокого полета и явленные чаяния буквально всей мировой науки.

- Да, всё так, - Хьюстон, как раз и задавший тот самый вопрос, согласно кивнул. - Чуть менее пафосно и совсем не саркастически, но так. Ребята совершенно чумовые: примерно каждое третье историческое открытие этого века и последней четверти прошлого — в их семейном активе, - и инженер едва заметно поморщился: это я принялся лакать воду из кстати принесенной миски.

- Положим, не историческое, а археологическое, и не каждое третье, а самое большее — каждое пятое, - подключилась к разговору внучка великого археолога. - Стоит еще признать, что личными эти открытия называть некорректно: все члены нашей семьи работали не единолично и собственноручно, но в составе профессионального коллектива. Это вообще свойственно советской науке — трудиться сообща!

- Некая коллективность труда свойственна не только советским ученым. - Я уловил некий намек, для атлантической научной мысли и практики неприятный, и решил оппонировать. - Времена ученых-единоличников давно прошли, если и вовсе когда-нибудь имели место, группа специалистов работает куда продуктивнее, чем те же самые ученые по отдельности. Это, я полагаю, вообще один из основных законов существования и развития человеческого общества — высокая эффективность совместного труда!

- Тем