Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

— Помню, — мрачно сказал Валерий. — Много чего интересного она рассказала… И долго потом сидела.

— Главное — вовремя рассказать, — не переставая улыбаться, сказала Альбина. — И кому надо.

Виктор терпеливо ждал, пока начальница вернется из воспоминаний. А она на несколько секунд заколебалась.

Ударить первой — шанс на победу. Но и открытая война, которая сейчас горела только внутри нее самой и, возможно, Ярослава.

Женщина сама с собой покачала головой: разве она питала иллюзии? Он уже обхаживает губернатора, значит нанесет удар в ближайшие дни.

— Давай, Вить, жги, — сказала Альбина спокойно, но в голосе её звенел металл. — Да так, чтобы вся страна полыхнула. Пусть у него ни секунды свободной на нас не останется.

На лице Виктора расцвела ухмылка — довольная, ехидная и злая. Словно он только этого и ждал.

Он подошёл к Насте, легко подхватил девочку на руки, и та в ответ обняла его за шею, несмело улыбнувшись. Он подмигнул ей, заговорщически понизив голос:

— Ну что, кроха? Заставим енотиков маяться от изжоги, а?

Настя фыркнула, не понимая смысла, но угадывая игру — и это было достаточно.

Альбина лишь хмыкнула.

Виктор держал девочку уверенно, легко — как будто это было делом привычным, не требующим усилий. Настя обвила его за шею, уткнувшись в воротник белоснежной рубашки, и его ладони крепко, надёжно удерживали её, не сжимая, но охраняя. Губы мужчины улыбались — тепло, сдержанно, но искренне. А вот глаза… глаза были другими. Умные, внимательные, выжидающие. Он смотрел на Альбину не как подчинённый, не как заместитель или коллега, а как мужчина. С любопытством. С напряжённой внутренней оценкой.

Виктор был красив — не той яркой, броской красотой с глянцевой обложки, а породно-сдержанной, уверенной. Высокий, стройный, с прямой осанкой и лёгкой, небрежной пластикой тех, кто много лет занимается спортом. Альбина знала — слухи ходят не зря: и он, и Дима действительно не пропускают пробежки у Ройзмана**, при любой погоде. Смуглая кожа, тёмные волосы с едва заметной сединой у висков, аккуратная щетина. Сильные руки. Уверенные ладони, в которых Настя смотрелась невесомой.

Поймав ее взгляд, он приподнял брови в немом вопросе.

Альбина внезапно смутилась. Никак не показала этого внешне — не изменилась в лице, не дёрнулась. Просто резко опустила глаза, вернулась к документам, пробежалась по ним взглядом с преувеличенной сосредоточенностью, словно вспомнила о срочном пункте в контракте.

Она изо всех сил старалась скрыть лёгкое внутреннее смятение. Надеялась — даже молилась, — чтобы Виктор со всей своей врождённой проницательностью не понял, что сейчас, впервые, она смотрела на него не как на надёжного помощника, не как на умного мужчину с безупречной хваткой, с тонким аналитическим умом, не как на инструмент.

А как на него самого. Просто мужчину. С тёплым голосом, с выжидающим взглядом, с сильными руками, уверенно держащими ребёнка.

— Альбина Григорьевна… — его голос прозвучал мягко, но на полтона ниже, чем обычно, с лёгкой хрипотцой. — Вы с крохой вообще обедали сегодня?

Он подошёл ближе и, как делал уже десятки раз, привычно присел на край её стола. Раньше это её раздражало до предела — нарушал границы, как будто нарочно. Она делала ему замечания, хмурилась, отодвигала папки. Он усмехался и всё равно садился.

Он вообще часто делал то, что считал нужным. Не из наглости, а из какой-то устойчивой, уверенной внутренней независимости. Он не конфликтовал, но и не прогибался.

И вдруг, к своему собственному удивлению, Альбина поняла: сегодня ей не хочется его выгонять. Не хочется напрягаться, защищаться, возмущаться. Напротив — она ощутила неуловимое облегчение, что все идет в привычном ей ритме.

— Девочке я заказала пиццу, — отозвалась Альбина ровно, не поднимая взгляда от монитора. Голос звучал привычно сухо, по-деловому, без интонационных уступок. — Вить, мне нужно ещё раз пройтись по финансовым отчётам. Потаскун в любой момент может ударить с этой стороны. — Она устало потерла глаза, покрасневшие от напряжения. — Кому, как не тебе, знать: самый эффективный способ выбить противника с поля — инициировать налоговую проверку. Эти падальщики из моды не выходят.

Виктор молча кивнул, и, разжав объятия, аккуратно поставил Настю на пол. Легким движением головы указал ей вернуться к своему уголку — девочка поняла, не задавая вопросов, и послушно направилась обратно к своему столу, уже по-своему взрослой походкой маленького солдата, которому доверили тыл.

Он чуть наклонился к ней — настолько близко, что Альбина уловила аромат его парфюма. Сдержанный, не броский — древесный, сухой, с едва уловимой горчинкой. В нём было что-то от тёплого мыла, что-то от свежевыглаженной рубашки и чистоты, которая не имеет запаха, но которую чувствуешь.

Мужской запах.

Женщина резко дернула головой, отгоняя от себя подобного рода мысли.

— Когда начнутся первые ласточки, Вить? — спросила она, поднимая к нему голову, и вдруг осознавая, что невольно оказалась в положении, когда он смотрит на нее сверху вниз.

Казанцев улыбнулся.

— Сегодня вечером полетят, Альбина Григорьевна. Завтра-послезавтра слухи захлестнут все регионы, где объект имеет интересы. Люблю зеленых активистов: мозгов — ноль, энтузиазма — вагон, причём из каждой дырки прёт. Таких даже уламывать не надо — сами все сделают, дай только повод для движухи.

Его рука едва заметно скользнула в ее сторону и задела ее руку.

Альбина мысленно чертыхнулась, проклиная собственную слабость. Слишком давно у нее не было секса, чтобы расслабить тело и голову. Сначала пришлось забирать Настю, после — вообще было не до этого: пятничные встречи пришлось отменить. А теперь их точно не будет еще долго время — слишком велика опасность быть пойманной.

Едва заметно перевела дыхание, даже не вздох — скорее, сброс внутреннего напряжения. Как будто пыталась сбить с себя сны, цеплявшиеся за неё ночами после встречи с Ярославом. Эти сны…

Они возвращались к ней, как лихорадка, как болезнь, которую она давно считала побеждённой. Телесные, горькие, пропитанные ядом и опасным, болезненным желанием. В них было всё: его голос, его взгляд, его прикосновения, что жгли кожу, как раскалённое железо. Она не видела таких снов уже годы — с тех самых пор, как научилась запирать свои слабости в стальной клетке холодной логики и чётких границ.

Чёртов Миита. Одним своим появлением он вгрызся в её жизнь, как нож в дерево. Взломал всё, что она строила. Порушил с хрустом все тщательно возведённые барьеры. Перевернул привычный порядок. Вернул ту самую уязвимость, от которой она давно научилась отстраиваться — холодом, логикой и чёткими рамками.

Женщина резко поднялась с места, нарушая интимную близость между