Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

помешивал её содержимое ложечкой. Приветливо улыбнувшись, он слегка кивнул мне:

— Да и молодого человека. Он вряд ли в состоянии вынести эмоциональный груз ваших откровений.

Девушка, грустно улыбнувшись, как бы извиняясь, легонько коснулась пальцами моего плеча.

— Евгений, не желаете ли кофе? — предложил мужчина.

Странное впечатление произвела на меня эта пара — она, растерянная какая-то очарованно чарующая… И он — безоговорочно принятый мною истинным аристократом, олицетворяя всё лучшее, что приписывается этому сословию — утончённый вкус в манере держаться и одеваться, предельную и тоже время сдержанную доброжелательность, законченность и отточенную пластику каждого жеста. Я поверил им сразу, это получилось совершенно помимо сознания, — ощущение, что знаком я с ними всю жизнь.

Я подошёл к столику и занял кресло, на которое он, улыбнувшись, указал взглядом. Девушка, которую называл он Любой, подошла и стала рядом с ним положив руку на спинку его кресла, с необычайной серьёзностью глядя мне в глаза.

— Люба, поухаживайте за нашим гостем. — предложил он ей, но она неотрывно требовательно и доверчиво смотрела мне в глаза, ожидая чего-то — как будто должен я сейчас совершить или сказать что-то необычайно важное. Меня это нервировало, вновь возникало ощущение, что веду я себя не так, что-то упуская… Проклятый комплекс неполноценности… Фрейд с его теориями… Разве объяснить, каким идиотом можно чувствовать себя под таким серьёзным и требовательным взглядом.

Что бы избавиться от нелепого этого ощущения я, налив из кофейника кофе в чашку, ухватился за неё и, расплёскивая кофе, принялся со звоном крутить там ложкой, забыв положить туда сахар.

— Вы простите, пожалуйста, Любу, она… — мужчина, чуть повернувшись, улыбнулся ей одними глазами: — Она живёт в странном мире… — легонько развёл он кисти рук, сочувственно с неуловимым налётом иронии добавил: — Всем поэтам присущ этот благородный недостаток. Они органически не способны овладеть элементарной логикой.

— Но почему же? — я честно пытался поддержать беседу, боясь поднять взгляд на девушку, но вникать ещё и в смысл беседы? Это уже было выше моих сил.

— Не правда. Я логична, я очень логична… — тихо эхом отозвалась девушка, околдовывая самой мелодией своего голоса: — Просто я не умею притворяться и казаться смелой, когда мне страшно…

Растерянно я взглянул на нее:

— Но что пугает вас? Чего вы боитесь?

Она зябко передёрнула плечами:

— А вы не боитесь? Оглянитесь! — и, отводя взгляд, тихо добавила: — Того что происходит… А ещё больше того, что не происходит…

Не понимая, я оглянулся на мужчину.

— Вероятно, нам трудно это понять, — пожал он плечами: — Мы слишком доверяем разуму, поверяя все ощущения его логикой.

— Не понимаю. Разве это недостаток? — удивился я. Сосредоточенно разглядывая фарфоровый кофейник, стоящий на столике, он потёр подбородок, устало поморщившись: — Наверное, это склад мышления, и как узнать, что определяет его? Одни верят, другие не верят, а вот почему..?

— А причём здесь ещё и склад мышления? — замотал я невольно головой, не улавливая связи между всеми этими понятиями. Он недоуменно с растерянностью взглянул на меня:

— Тут, наверное, необходимо попытаться осознать собственное понимание — само понятие — понял. В чём оно выражается, чем начинается и когда завершается…

Я честно задумался, пытаясь понять — что же я ощущаю, в момент, когда вдруг возникает во мне понимание чего-то.

Девушку же эта тема оставила равнодушной, и она отошла к роялю, и вскоре до нас донеслись тихие звуки печальной мелодии, наигрываемой ею.

— Понять, это увидеть взаимосвязь неизвестного с известным. — пытался я как-то объяснить свои представления: — Наука этим и занимается — с помощью простых понятных элементов, строя более сложные структуры… — неожиданно для себя я вдруг совершил маленькое открытие, открыв сам для себя сущность науки. Мужчина с пониманием смотрел на меня:

— Формулировки интересны, но, мне кажется, они всего лишь желание объяснить эмоцию, само ощущение понимания, возникающее у человека. Нечто, что окрыляет и воодушевляет человека, заряжает его какой-то энергией жизни…

Его слова, звучащие под звуки музыки, вызывали во мне странные ощущения, переворачивая мои представления. Логика отступала, уступая место тревожному ожиданию.

— Для каждого человека — продолжал он — Понимание, уровень его у каждого человека различны. Одному вполне достаточно чьего-то авторитетного слова, что бы успокоиться и перестать обращать внимание на непонятное. Так поступают дети — они не уточняют его, раз он таков, значить он таков и есть. А для других необходимо обоснование и взаимосвязь с уже известным, принятым ранее, по детски, на веру, — это научный метод, с её развитой системой моделей и доказательств. А для третьих..? — грустно улыбнувшись, он сочувственно вздохнул: — А третьи не удовлетворяются этим доказательством, они б и рады верить авторитетам, но подсознание тревожит их эмоцией, ощущением зыбкости принятых основ — аксиом, не даёт им покоя, за каждым понятием видится им жуткая бездна неизвестного. И потрясает их наш мир, стоящий на столь зыбком фундаменте…

Его объяснение заинтересовало меня, но и удивило:

— Но почему зыбкость нашего мира? — принимаясь уже за третью чашечку кофе, поинтересовался я.

— Вот видите, — он доброжелательно улыбнулся: — Мы с вами верим в объяснения, верим авторитетам, и не вызывает у нас сомнения надёжность понятий, положенных в основу нашей цивилизации.

— Но мне казалось, что ни чего не принимаю я на веру, и всё пытаюсь осмыслить критически. — даже этими «казалось и пытаюсь» я попытался иллюстрировать критичность своего восприятия, показывая, что даже здесь я сомневаюсь. Он негромко рассмеялся:

— Замечательно. Но вы пробовали понять, — а чем вы пытаетесь критически осмысливать? Какой позицией? Каким методом? Что используете вы в качестве аксиом безусловной веры — принимаемых в качестве фундамента собственного понимания мира.

Озадаченный, я потёр подбородок: — То есть, критически осмысливая окружающее… — задумчиво потянул я, он, утверждающе, кивнул головой, сочувственно глядя на меня, продолжил:

— Вы всё как бы измеряете линейкой своего понимания, но вот саму линейку… Как и чем её измерить? И тем более понять, откуда она у нас взялась?

— А как же тогда люди… — в замешательстве, пытаясь вспомнить, я щёлкнул пальцами: — Люди, которые за всем видят бездну, что у них за линейка..?

— Нам ли понять душу философа и поэта? — внимательно взглянул он мне в глаза: — Нам ли судить о них? Они расширяют наш мир, отодвигая основы-аксиомы всё дальше и дальше в глубь неведомого. А мы? Можем понимать это, а можем не понимать… Можем любить их и восхищаться, а можем не понимать и призирать…

Разговор это уже всецело поглотил моё внимание, когда вдруг что-то заставило меня резко обернуться к одной из входных