Разведенка. Как я мужика искала... - Айрин Лакс

же ты устроился, Леш, — отзываюсь хрипло. — Захотел загулять — загулял, объясниться не захотел. Я подала на развод — ты продолжил гулять. Открыто девок водил… Может быть, и не трахался с ними, но изводил меня целый год. Издевался и мучил… Ты… Ты мне в лицо плюнул! — выкрикиваю, столкнув его с кровати.

Меня трясёт.

— Ты плевал мне в лицо и кидался дротиками в мой портрет, а теперь.… ещё год спустя, ты мне в любви клянешься. Ах да, прости. Нет, не клянешься… Просто бубнишь «Отпусти и забудь»! Да пошел ты! Нет… Нет, я конечно могу сказать, мол, я все простила. Я забыла и ты прощен! Вот только искренности в моих словах не будет! Или тебя устроит такая фикция, м? Тебя устроит ложь? Думаю, устроит, конечно! Главное же, член запихнуть по самые яйца.

Вскочив, пинаю корзину с цветами, а потом, подняв бросаю ее в бывшего. Как только сил хватило.

Хочу на голову ему надеть!

— Лиза!

— Пошел ты, Леш. Да пошел ты… Нет, я лучше и дальше буду одну, буду переписываться и блокировать дикпики от всяких озабочек, чем с тобой… После всего! Ты…. Ты мне в душу вот такую огромную коровью лепешку наложил, а теперь «отпусти-отпусти!» — плачу.

— Я же не видел. Лиз.… Меня тогда не было! — взрывается Леша. — Да, я окружил себя говно-компанией тогда! Бесился, как хрен знает кто, и виноват! Да, виноват. Я оставил в своем доме разнузданную вечеринку с блядями и наркотиками. Кому-то даже в сердцах брякнул о разводе… И понеслась, понимаешь? Понеслась без меня! Я к тебе приехал тогда и… — сжимает кулаки. — Я сам себя презираю за то, каким был. Сам себя ненавижу и простить не могу! От того так сложно было просить прощения у тебя. Как, ну как, а? Когда я, даже перед самим собой подходящих слов найти не могу, когда на каждую реплику во мне взрывается саркастичным хохотом моя совесть!

— Отчего же она в тебе молчала? Раньше?! — взвизгиваю.

— А раньше… Раньше я умело торговался с ней. Раньше я усыпил ее величиной своей важности и индивидуальностью эго. И, когда уже все пошло по наклонной, тогда ещё легче скатиться вниз. Потому что даже просто остановиться не в силах, пока не достигнешь дна. Лиза! Ну, хочешь… Хочешь, мне в лицо плюнь. Хочешь? На, плюй! — подскакивает.

Я отшатываюсь, он мечется.

— Всади в меня что-нибудь! Острое! Да, блин, хоть режь, хоть убей! — повышает голос.

В номере ничего такого нет.

Ничего….

Леша пинком опрокидывает стеклянный столик.

Стоит страшный звон. Я в ужасе наблюдаю за бывшим, как он поднимает с пола крупный осколок и сжимает его в ладони.

Медленно подходит ко мне, не сводя горящего, безумного взгляда.

— Ну же! Давай! Сделай… Отомсти хорошенько! Я жду! — требует.

— Иди к чёрту!

Я едва дышу.

— ДАВАЙ ЖЕ!

Перевожу взгляд вниз, Леша стиснул осколок, из ладони сочится на пол кровь.

Костяшки кулака побелевшие, крови все больше.

Мне становится дурно.

— Ты меня пугаешь! — заставляю себя отвернуться.

Меня колотит.

— Прекрати сейчас же! — кричу, оттолкнув его. — Ты сошел с ума!

— ДА! Сошел! Если я так тебе противен, на хрен ты меня тогда спасла?! Вот скажи! На хрена приехала?! Думаешь, я не в курсе, что дочь приехать не захотела, Лиз? Просто не захотела! Она ведь знала, что я на даче. Я ей как-то сказал, что буду дачей заниматься. Но она или болт забила, или просто забыла. Да, в курсе я, что она с хахалем своим развлекалась! Кто бы ещё за мной приехал? Ты! Именно ты приехала, спустилась ко мне… Только ты сидела рядом и держала меня за руку, когда казалось, что я сдохну, как собака! Ты ведь могла меня не спасать… И не лги, что это чисто человеческий жест! Благородство! Нет! Это не так… — кричит, переводит дыхание. Спрашивает. — Это же не так, Лиз? Не так…

Делаю шаг в сторону.

— Ты меня пугаешь, — произношу одними губами. — Пу-га-ешь, Леш.

Мы застываем друг напротив друга.

Леша медленно разжимает кулак. Осколок звякает, упав на пол.

— Прости. Я… Да, наверное, чокнулся. Прости.

Пошатнувшись, бывший садится там, где только что стоял.

Рухнул.

Провел рукой по лицу, оставляя кровавый след, не замечая этого.

— А что, если я чокнусь? Как моя мама? Лиз… Я был у нее, она меня узнает через раз. Ты и представить себе не можешь, как это страшно. Вдруг это наследственное? И я так же чокнусь. Чокнусь никому не нужным, даже детям насрать. Да лучше уж сразу сдохнуть! Пока крыша совсем не протекла. Прости, — обрывает себя резко. — Не бери в голову.

Он медленно оглядывается, будто только сейчас заметив устроенный в номере погром.

Вздрагивает.

— Прости. Я восстановлю ущерб. Все можно починить, купить. Все. Кроме нас самих, — заканчивает так тихо, будто у него больше нет возможности дышать.

Я застыла возле кровати.

Душа в ошметки от его боли, которая отзывается во мне. Я и не думала, что он переживает.… так.

Это не жалость и не сочувствие.

Нет.

Это такой надрыв, после которого все прошлое не имеет никакого значения.

Я всё ещё прихожу в себя.

Понемногу.

Шевелю пальцами, ощущая, как кровь приливает к ним, как поднимается выше по рукам. Чувствую, как пульс оживает.

Впервые за последние два года, я ощущаю, как меня отпускает.

Думала, уже все скинула, сбросила и переступила, но нет…

Я таскала на себе эти чёртовы обиды и гримировала их под радостными и холодными улыбками от успехов и маленьких собственных побед.

Но там, где мощнейшее поражение, в сердце… там было пепелище, которое не остыло, тлело.

Я была уверена, что по ту сторону нашего конфликта Алексею хорошо и легко живется, что он — бессовестный, который сладко спит по ночам, меняет женщин, покоряет вершины.

Выходит, я ошиблась.

Он оступился и пожалел, но было слишком поздно. До этого он кичливо доказывал самому себе, что и без меня ему неплохо живется.

Оказалось, это не так.

— Мне без тебя плохо, — признаюсь ему.

— А мне без тебя — никак.

Его признание как бальзам на бугристые шрамы нашей изуродованной любви.

Я делаю глубокий вдох, но выдохнуть не успеваю.

В дверь номера стучат.

— Открывайте. Администрация отеля. Мы