Баба Яга против! - Кейт Андерсенн

Счастья кошке Мег привалило: развалилась она пузом кверху на коленях этих двоих, и забыла про все свои горести.

А Ванька и Яся попивали чай и молчали. И нравилось Ясе, что молчат они, а все равно так тепло и уютно, и так, как быть дОлжно. И камин горел, и кошка на коленях урчала, и рука Ванькина ее так тепло и надежно обнимала... И не думала она, что бывает так. И что будет так.

Положила голову на плечо ему да и заснула.

А Иван снял с нее шляпу тихонько мокрую, вытащил из пальцев чашку с чаем, махнул Мире, чтоб столик какой, что ли подставила.

— И давай уйдем куда-нибудь... К морю, что ли...

А потом положил голову на Ясино каре, и тоже заснул.

Так и спали они все трое: Иван, Яся и белая кошка Мег.

А Кикимора дно прибирала, ворчала да яблочко искала. Впрочем, толку-то от него без блюдечка.

Леший Тихомире дорогу потихоньку расчищал, когда слишком уж дремуче становилось. Да жене не говорил — снова кричать про всемирное равновесие начнет, что смертным нельзя подсоблять так много. А ему просто хотелось. Вот правильно это было, и все.

Жар-птица перышки чистила в овражке, что Вещий Олег предложил для укрытия. Работы тут непочатый край, конечно.

— Лети, Вещий Олег, да имя у Яги для меня спроси, — велела она.

Царь Долмат теперь всю жизнь будет с узором от молний ходить. Будто по рукам да ногам связанный. И поделом. Твоя свобода всегда заканчивается там, где начинается чужая.

А Серый Волк, высунув язык, мчал через леса дремучие Ивана-царевича и спящую Елену Прекрасную. Не Елену, конечно, но как зовут спящую царевну, он не знал. А вдруг Елена? Ну, и прекрасная — а что с того? Пущай Иван-царевич уж сам решает.

Иван-царевич не тужил ни за жар-птицей, ни за пером, ни за Иваном-дураком и Ягой. Вез он домой свою суженую, а это самое главное в любом подвиге ратном для добра молодца.

И все бы заканчивалось хорошо, только вот... Завтра понедельник. А это значит, что все только начинается. В который раз.

11. Злое колдовство понедельника

Мы не разделим их стресс и невроз — общественный вес и карьерный рост Для нас ничего не значат.

Високосный год. Солнечный зайчик

Потянулся Иван сладко и открыл глаза. Так и уснул, видать, сидя — камин догорает, за окошком светает, шея закостенела. Как Ягова нога.

Кстати, о Яге — она калачиком рядом свернулась, голову на колени ему положила доверчиво, коленки под грудь подтянула. Кошка Мег на худом боку у нее лежала, голову на лапы положив.

Улыбнулся Иван, коснулся рукою затекшей подросшей щетины. А вдруг не понравится ей, если он бородой зарастет? Может, ну их, царапины, да и побриться?

На спящую Ягусю посмотрел, по волосам ее коротким и светлым, как колос пшеницы, провел нежно ладонию. Из речки Смородины выловленное солнышко его ясное. Которое в избушке хоронится, как улитка в ракушке. Но теперь и ему в эту избушку, в эту ракушку есть ход. И своей, отдельной, ему больше и не надо. Станут они теперь странствовать, на миры иные смотреть, на рынки заморские ходить или оладьи вместе кушать с подливой клубничной с тарелок желтых да сидеть у камина, истории разговаривать.

Много девиц Иван-не-дурак на дороге своей повстречал в свое время, да чтоб с сердцем знойным, с любовью верной, чтоб с городами за спиною... Не было никого.

А теперь вот и есть. Приподнял голову Ясину Иван осторожно, встал, подушку на полу нашел, подложил ей под щеку, поцеловал в волосы светлые. Кошка Мег проснулась и посмотрела на парня строго, да не сказала ничего. Моргнула и уставилась в огонь, будто был Иван пустым местом.

Как там Иван-царевич со своею Еленой Прекрасною?

Вышел, зевая да утреннюю гимнастику на ходу совершая, Иван на кухню. Ступил во что-то, поскользнулся, руками взмахнул... Фух, удержался...

Под ногами было что-то мерзкое, вонючее, зеленое. Кляксой разложено.

— Царь Долмат кормил меня гадостью, — фыркнула кошка Мег с Ясиного бока в ответ на Иванов вопросительный