Врата Полуночи - Анна Айдарова

изобилии расставлявшиеся в классах; в университетской столовой с ними уже никто и не боролся; а уж что творилось на первой снятой Алеком квартире, в которой начинался его проект. не этот, другой, пробный. но это ничего не меняло — тараканов Алек ненавидел, брезговал даже взглянуть в их сторону, а потому начинал ненавидеть еще больше. И речи не было, чтобы прикоснуться к тараканы — даже с целью убийства последнего, до того противно. Алек опасливо покосился на шутовскую пасть, но никаких новых трансформаций не заметил. И облегченно вздохнул.

Они медленно продвигались вверх, по крайней мере, журналист ощущал это движение именно так. Ступени вели в бесконечность, и ему уже было не до разговоров и не до понимания, что происходит вокруг. Туман сгущался и становился все более плотным и осязаемым.

Невидимы волк вдруг остановился и попытался выдернуть свой хвост из рук человека.

— Пришли? — потом спросил Алек.

— Почти, — волк тоже перешёл на шепот. — Ты, герой, меч-то достань. Помнишь, что тебе дальше надо сделать?

— Заклятие разрубить, — отозвался Алек. — А как?

— Мечом, как. Берёшь вот в руку и рааааз!

Алек переместил спрятанный под майкой поясок поверх одежды. Загвоздка была в том, что он почему-то считал, что как только ему понадобится — так старая полоска шерсти сразу же превратится в стальной клинок. Но поясок висел, длинными концами почти доставая до колен, и не желал превращаться.

— Иваныч.

— Ну чего опять? Подойдёшь и взмахнёшь, и все.

— Он не превращается.

— Кто не превращается?

— Пояс. В меч не превращается.

Гигантский рот расплылся, распластался блином в воздухе и сгруздился в подобие волка. Морда любопытно была повёрнута на Алека и бесцеремонно разглядывала все от пояса и ниже.

— А куда бить — знаешь уже? — спросил волк.

— Нет. Тут везде туман. Я думал, ты скажешь. Или знак какой будет. Или просто — взмахну и все… это… разрежу… что не так?

— А ты ничего не видишь? — подозрительно спросил волк.

— Туман. Везде. И ты — туман.

Туманный волк вновь начал трансформироваться. Медленно и неуловимо, как и положено туману, он менял форму.

Терпение у Алека заканчивалось. Ладонь, сжимающая зеркальце, вспотела, и он почти на физическом уровне ощущал бороздки, которые стекающие вниз капли пота оставляли на коже. Время тянулось, как старая жвачка и грозило порваться.

Ни тумана, ни волка вокруг вдруг не стало — исчезло все. В сером пространстве прямо перед ним лежала Мирена и спала. Он надеялся, что спала, а не что-то другое, что-то страшное, которое не хотелось даже называть. Вокруг неё слабо светилась тонкая прочерченная непонятно чем линия-граница. Ни подойти, ни тем более переступить ее не получалось, как бы Алек ни пытался.

— Иваныч? — позвал он.

Звуки падали и скатывались вниз как камешки в горах. Но ничего больше не происходило, и никто не отозвался.

— Баюшка? — громче позвал человек. — Баюшка! Иваныч!

Бесполезно. Словно кокон, магия окутывала их с Миреной, не давая никому и ничему выйти за установленные ею пределы. Они были вдвоём, и вокруг стояла объемная, мертвая тишина.

Почти не отдавая себе отчёт в том, что делает, Алек протянул руку к левому бедру, и наконец-то почувствовал, как что-то холодное и тяжёлое оттянуло пояс. В ладонь удобно легла рукоять.

Алек поднял неожиданно оказавшийся тяжёлым меч и ударил по светящейся границе. Меч беззвучно отскочил, и ничего больше не произошло.

Еще раз, и еще. Он упрямо поднимал меч, стараясь разрубить границу, удерживающую Мирену. Но ничего не происходило: светящаяся грань не поддавалась.

— Слова, что ли, нужно какие сказать? А Магда забыла от старости?

Голос не звучал здесь вообще — его поглощала тишина, как и все другие звуки, осмелившиеся забраться в это заповедное место.

Он вновь поднял меч — на этот раз с бОльшим усилием. Каждый удар давался все тяжелее, и теперь, чтобы поднять оружие для очередной попытки надо было собрать все имеющиеся силы. То ли орудие становилось тяжелее, напитывалось чем-то неведомым при каждом контакте с гранью, то ли силы Алека заканчивались. Но он упорно поднимал меч, упорно пытался прорубить границу, еще раз, еще, еще…

Светящаяся полоска, словно отвечая на его усилия, начала шириться и расти. Сияние становилось все ярче, ширило и слепило глаза, заполняя собой все пространство. Мирены почти уже не было видно за стеной из белого света. Из последних сил Алек занёс меч и ударил в никуда, в сияющую пустоту. Меч натолкнулся на препятствие, с глухим треском разрубая его, и, описав окружность, коснулся остриём пола, увлекая за собой человека в полную темноту.

Глаза начали видеть, и Алек зажмурился. Неяркий солнечный свет, пробиравшийся сквозь окошко под крышей, показался ему ярким и тяжелым. Постепенно он привык и огляделся.

Старый чердак, захламлённый вещами, разложенными и развешанными вдоль стен и по стенам, выглядел запущенным, но вовсе не пыльным. У старого сундука в углу сидела Мирена — живая и невредимая, и ничуть не сонная, и перебирала вещи. Она повернулась, услышав, как Алек поднялся с досчатого пола и улыбнулась ему.

— У меня ваши вещи, Мирена.

Он увлечённо принялся развязывать пояс. Отчего-то ему было крайне неловко, и почему-то немного страшно. Стараясь распутать узел, он не заметил, как Мирена подошла к нему. Только когда ее пальцы коснулись его руки, он замер, но глаз так и не поднял. Наблюдал, как девушка развязывает непокорные узелки на старом шерстяном пояске и терялся, почти тонул в непривычной нежности, заполнявшей его всего, до самого кончика пальцев.

— Скажи мне, Мира, что все будет хорошо.

Мирена не ответила, да ему и не нужны были слова. Достаточно было ощущать ее руки, чувствовать нежность объятий и такого долгожданного поцелуя.

Все сказки заканчиваются одинаково: честный пир и свадьба. Жанр предполагает, что все мы — и герои, и рассказчик, и даже ты, читатель, — готовы к такому исходу. Но в жизни ведь не всякая история заканчивается так, как хочется, да и не всякая история в принципе заканчивается. Эта история точно не закончена, она пока не случилась, но обязательно случится, и обязательно закончится хорошо. Поверь мне на слово. Зато мы с тобой можем придумать такой конец, который понравится именно нам с тобой. И это — прекрасно.