Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа - Валентин Андреевич Логунов

жертвы. Как он хотел в эти минуты обратиться к кому-нибудь с просьбой и за советом, но, увы, никого не было перед ним. Одиночество…

– Так почему они преследуют меня, папа? Я их раб?

– Как тебе пришло такое в голову? Свободен не тот, кто избавлен от слежки, а тот, кто, зная о ней, действует, тем не менее, в соответствии со своей волей.

– Ага… Куда бы я ни направился, они всегда тут как тут. Гогочут, корчат рожи, высовывают языки. Бросаются астероидами, науськивают кометы.

– Сынок, ты надежно защищен от их выпадов. Я могу посоветовать только одно: не обращай внимания. В крайнем случае, покажи и сам им язык…

– Ой, папа, ты, правда, клевый. Я так и сделал: показал им язык. Но разве ты не можешь приказать, чтобы они перестали дразнить меня?

– Не могу. Они тоже не рабы.

– Не говори так, папа. Ты можешь всё!

– Ну, хорошо. Но скажи, что тебя так привлекает на Земле? Ведь это всего-навсего песчинка в мироздании. Меньше песчинки.

– Там всё так красиво. Я во многих местах побывал, но Земля, по-моему, лучшее твое творение. Сначала мне больше всего нравились цветы, потом я полюбил птиц и шмелей.

– Шмелей? Почему именно шмелей?

– Они не рабы: ничего и никого не боятся. Потом я полюбил лань. Когда я первый раз встретил ее, она так удивленно глядела на меня. Глаза у нее большие и доверчивые. Она отщипнула немножко травы и принесла ее мне. Я рассказал об этом твоему камердинеру, но он только укоризненно покачал головой.

– Почему ты назвал Михаила камердинером, разве ты не любишь его?

– Ну, что ты, папа, я очень люблю дядьку, однако он часто бывает занудой.

– Просто у него много забот. Ну, конечно, и характер… Он нуждается в отпуске, в лечении, я не раз предлагал и то, и другое, но он не допускает и мысли оставить меня без опеки. Он настоящий друг и верный товарищ. Прошу тебя, прислушивайся к нему. А теперь, прости, мне надо заняться делом.

– Хорошо, папа… Только у меня есть еще одна просьба.

– Если одна, то давай.

– Я хочу знать историю Земли.

– Ты хочешь прочесть ее или увидеть?

– Увидеть. И прочесть.

– Что ж, я распоряжусь.

Иисус слез с колен отца, уселся в капсулу, и хотел уже нажать клаксон, как отец поманил его пальцем:

– Ты увидишь историю Земли, но, боюсь, она тебя разочарует. Может, следует немножко повременить?

– Ну, уж нет! Ты заинтриговал меня еще больше.

Иисус передернул рычаг, и капсула его взлетела. Через мгновенье он оказался внутри облака; внизу по его просьбе дизайнерами был воссоздан участок Земли, который ему особенно полюбился. В его центре текла река шириной чуть больше ста метров, на правом берегу вплотную к воде росли огромные вётлы, за ними на песчаной косе сосны, напоминающие прямые, тонкие, длинные свечи, которые он однажды видел в келье Михаила. Сосны стояли неподвижно, лишь иногда крона молодых деревьев, подроста, упруго сопротивлялась верховому ветерку, а вершины крупных сосен прятались в облаке и не были видны. Левый берег, пологий, уступив течению, позволил реке образовать небольшой залив, заросший ближе к берегу кувшинками. В фарватере вода о чем-то не переставая переговаривалась с берегами; выскакивала форель, выхватывая зазевавшихся насекомых. В заливе лениво кружил большой таймень, за ним, словно почетный эскорт, плыли, каждый сообразно своей величине, ленки, за ленками сиги, а после них плотва и прочая мелочь.

Стоял полдень, природа дремала, пожалуй, только кузнечики не утомились, точа подсохшую траву, да еще шмели, его любимые шмели, торопливо и жадно засовывали рыльца в цветы.

Позади песчаной косы, на приподнятом близком берегу, росла одинокая ветла, листья ее касались воды. Течение здесь было слабым, но потому как узкие листья ветлы то погружались в воду, то выныривали, можно было догадаться, что оно все же есть. За ветлой, покрытой густой листвой, кто-то рыбачил с удочкой. Иисус, намереваясь войти в воду и приплыть незамеченным к рыболову, скинул сандалии, но в последний момент передумал. Он наверняка знал, кто там, за ветлой. Разумеется, Гавриил. Это его любимое место. К тому же только Гавриил, страстный рыболов, мог выбрать полдень для лова. Когда ему говорили о предпочтениях утренней и вечерней зорьки, он отмахивался: «Главное не поймать, а наловиться».

– Приветствую Чрезвычайного Посла Его Величества в стане врага Меона! – Иисус подошел к Гавриилу незаметно, сзади. – Ты в отпуске или в самоволке?

– А-а, малыш? Ничего не имеешь против вторжения в твой заповедный уголок?

– Ты меня в сотый раз об этом спрашиваешь. И я в сотый раз отвечаю: всегда рад тебя здесь видеть. Рад, что ты полюбил это место.

– Да, люблю здесь бывать, особенно перед встречей с партнером.

– С Люцифером?

– С ним. Мне кажется, он доведет меня до инфаркта. Коварство перемежается с цинизмом, наглость с нескрываемой ложью, гнев с лицемерием. Впрочем, не стану загружать тебя тенями. – Гавриил набил трубку табаком. – Позволишь мне в твоем владении предаться греху?

– Дыми. Я только отойду на три шага. Боюсь подхватить коронавирус. – Иисус усмехнулся, затем огляделся, подал пальцами знак, и в восточной стороне облака образовался тоннель, в который пролилась розовая струя света. – Скоро прилетят серафимчики. У них здесь спевки.

– Я тотчас уйду, – отозвался Гавриил. – Не стану вам мешать.

– Напротив, я хотел попросить тебя послушать наши псалмы. – Иисус перешел на шепот. – Скажу тебе, Гавриил (но не как чрезвычайному послу папы, а как другу), меня, ну… – он смутился, – несколько угнетают эти занятия. Так много восхвалений! Мне кажется, и папа морщится, когда слушает наши песнопения.

– Это затея Михаила… Он большой законник и чрезмерно чтит порядок. Порядок, конечно, должен быть, но, когда его много, это уже… беспорядок. Отец твой это понимает, а Михаил слишком прямолинеен, чтобы понять.

– Я папе сказал: он зануда.

Гавриил расхохотался:

– Так прямо и сказал?

– Так и сказал. Но вообще-то я люблю Михаила.

– А кого ты не любишь, малыш? Будь, однако, осторожней. Будь прост, но не очень.

Первым показался Серафим. Вокруг Серафима, подобно электронам у ядра, началось круговое движение детей. Они кружили, казалось, на первый взгляд хаотично, будто примериваясь к поставленному наперед хореографом танцу, но Иисус знал, что это всего лишь прелюдия к спектаклю, постановка которого еще ни разу не повторилась. Наконец, все замерло; Серафим вышел вперед, манерно поклонился Иисусу и улыбнулся Гавриилу:

– Мы готовы. Готов ли ты, Иисус?

Иисус переглянулся с Гавриилом; губы его тронула легкая усмешка:

– Я, к сожалению, не успел ознакомиться с программой представления. Ты, дядя Серафим, намерен чем-то удивить?