Боги мёртвого мира - Darknessia

Снова молчание. Монахи выглядели потрясенными, растерянными, кто-то едва скрывал гнев. Они по очереди поднялись вслед за старшим.

— Прошу нас простить. Наш с братьями священный долг вознести молитвы за погибших. Брат Химма, проводите гостей в их комнаты.

— Госпожа Селестия, теперь я понимаю, почему вы предпочитаете уединение, — заявила Нова.

— Только слепой не заметил бы этих взглядов. Но такова наша доля — все Бессмертные были красивы и все они притягивали взгляд. Шестьсот лет назад это еще могло потешить мое самолюбие, но со временем надоедает.

— Вы никогда не рассказывали о других Бессмертных.

— Я их ненавидела. Мы никогда не были семьей. У них было принято стоять друг за друга, но я, в силу моих способностей, уже через двадцать лет после рождения стала одиночкой. Они не были мне ровней и они боялись меня.

Инмори и Нову поселили в комнатку с маленькой кроватью и крошечным окном под потолком, которая больше походила на тюремную камеру, чем на келью монаха. Берт и Келл устроились в отдельных кельях. Брат Химма вполне искренне извинялся, но не мог ничего сделать: остальные комнаты оказались заняты.

Нова была рада оказаться вместе с Бессмертной хотя бы потому, что в случае чего та сумеет их защитить. Однако в ее присутствии она неизменно терялась, хотя и была обучена поддерживать любую беседу. Но шаблонные темы салонов и званых обедов явно не подходили к ситуации.

Они сидели в молчании, пока Нова подбирала слова, одна на кровати, с прямой спиной и сцепленными пальцами, другая на стуле с закинутыми на стол ногами.

— Ты можешь поспать пару часов, — предложила Инмори, скучающе глядя на ночное небо сквозь крохотное оконце под потолком.

— А как же вы?

— Мне не нужен сон.

Нова удивилась, но ничего не сказала. С детства ее учили, что есть лишь Единый Бог, который истребил всех темных созданий много сотен лет назад. О них запрещалось говорить вслух, упоминания можно было встретить только в страшных сказках, где темным созданиям приписывались не вполне правдоподобные черты. Поэтому, как и большинство «обычных» людей, Нова о них ничего не знала.

Селестия-Инмори отвела взгляд от окна, полуобернулась к ней — Нова была почти уверена, что ее глаза светились в темноте — и спросила:

— Ты боишься меня, дитя?

Девушка отчаянно помотала головой. Из-за напряжения она иногда совершенно забывала о хороших манерах.

— Нет, что вы. Я просто переживаю за… мальчиков.

Бессмертная усмехнулась.

— Тебе совершенно нечего бояться. Пока вы со мной, с вами ничего не случится.

Ее голос стал мягким и теплым, почти осязаемым. Он странным образом успокаивал и придавал уверенности.

— Значит, вы поможете Келлу в случае чего?

— Он и сам прекрасно справится. Но я вмешаюсь, если что-то пойдет не так. Поэтому выброси из головы эти глупости и ложись спать.

Нова кивнула и начала неуверенно расстилать постель. Вопреки всем ее ожиданиям, сон накатил сразу же, стоило только принять горизонтальное положение и укрыться теплым одеялом. Впервые за несколько дней она спала на кровати, хоть и не такой мягкой, как дома, но куда лучше жесткой земли.

Келлгар не находил себе места. Он решил подождать пару часов, прежде чем выходить из комнаты. Он то беспокойно ходил от окна к двери и обратно, то ложился на кровать и через несколько минут снова вскакивал, подходил к двери и прислушивался к тишине по ту сторону. Время тянулось нестерпимо медленно. Волнение — и радостное предвкушение, в чем он до сих пор не мог себе признаться — совершенно лишили его сна.

Затянувшееся ожидание давало время о многом поразмыслить. Он уже не сомневался в своей мести, но будет ли простая смерть достаточным наказанием за их злодеяния? До сих пор перед глазами всплывали картины из прошлого, до сих пор ночами он просыпался в холодном поту, когда так отчетливо слышал крики своих соседей. Видел обнаженную мать с черной дырой в груди и отца с перерезанной глоткой. Мать обещала ему через полгода братика или сестричку, отец обещал научить валить лес. Черные всадники лишили его семьи, обычной жизни, нормального будущего, именно их Келл винил в своей жестокости и своей трусости. Теперь жизнь ему предстоит провести моральным калекой, уродом, не способным найти себе место в мире.

Если бы не Селестия-Инмори, он так и остался бы затравленным ребенком без возможности самостоятельно влиять на свою судьбу.

Он вздрогнул от внезапного звука открываемой двери. Во тьме дверного проема появилась Инмори в черном костюме для верховой езды.

— Ну, и долго ты собираешься здесь прохлаждаться?

— Я? — На секунду он растерялся, но быстро взял себя в руки и сосредоточился на своей миссии. — Думаешь, пора?

— Может быть, хочешь подождать до утра? — Она отступила от двери, во тьме коридора лишь отдаленно угадывался ее силуэт. — Шевелись. Четверо молятся перед алтарем, остальные спят.

Келлгар не стал ничего спрашивать, а просто последовал за наставницей по лабиринтам коридоров и вниз по лестнице. Бессмертная шагала уверенно, Келлу же приходилось ощупывать стены и иногда спотыкаться о неровности в полу. В полной тишине они преодолели путь неизвестно куда, пока Инмори не остановилась перед одной из дверей. Мужчина потянулся к мечу, но Бессмертная жестом остановила его.

— Сожги его.

Келл сглотнул ком, подступивший к горлу, и повиновался. Он сосредоточился на своей духовной энергии — теперь это получалось у него гораздо быстрее — дотронулся до нее, потянул ее к кончикам пальцев и отворил дверь.

Монах слегка похрапывал во сне, одна его рука покоилась на животе, а другая под головой, рядом на стуле висела ряса, а на крючке плащ. Он спал и не подозревал о том, что его ждет.

Келл представил, как разгорается пламя. Вспыхнуло одеяло, затем и подушка, мужчина подскочил от боли, когда языки пламени добрались до его кожи, уставился на свою обожженную руку и закричал.

Инмори усмехнулась.

Келлгар завороженно наблюдал, как горит и плавится живая человеческая плоть, как монах в исступлении мечется по комнате и пытается сбить пламя, как он, изможденный, падает на пол и издает последние нечеловеческие крики. Когда монах затих, беззвучно догорая на полу, Келл повернулся к своей наставнице, и она, как обычно, предугадала его вопрос:

— Остальные ничего не слышали. Наслаждайся сколько влезет.

Он кивнул ей в знак признательности, ведь только теперь по-настоящему понял, чего ему так долго не хватало. Он жаждал наблюдать за страданиями монахов, он хотел убить их всех по одному, не спеша, с чувством. С наслаждением. И, может, потом он будет сожалеть или