Журнал «Если» - «Если», 2004 № 08

— Что-то ты раздухарился, старик, — ухмыльнулся Полуэктов. — Лучше скажи, что у меня будет с жильем?

— Ничего особенного. Поскитаешься по родственникам, по друзьям. Потом опять женишься, пойдут дети…

— Сколько? — осторожно спросил Вадим.

Очевидно, продолжая витать в прошлом, старик посмотрел на визави затуманенным взором и рассеянно ответил:

— Не буду тебя расстраивать. Придет время, узнаешь. Да ты не бойся, я живу неплохо. Дети разъехались, у меня отдельная квартира, голодных у нас нет. Машина вот… Если ее можно так назвать. Болею только. Ну, а коли не сумел ничего нажить, кроме грыжи, играю в лотерею. По мелочам иногда выигрываю.

— Ну-ну, — понимающе кивнул Полуэктов.

— Ты извини, что я вначале так с тобой обошелся, — виновато проговорил собеседник. — Тот, к которому я прилетал, встретил меня лучше. Угостил обедом. И я вот что подумал: может, мы постепенно набираемся опыта, и во время следующей встречи…

— Ты же говорил, что встреча была и есть только одна, — тихо перебил его Вадим.

— Говорил, — согласился старик. — А все равно, черт его знает? Встречи-то по-разному происходят. Я ездил к нему домой, а тебя, видишь, не пожелал к себе везти. Стыдно. Наверное, не хочется, чтобы ты настраивался на такую старость. Кстати, через полгода после твоего возвращения машину времени запретят.

— Почему? — удивился Полуэктов.

— Плохо помню. Много народу сгинуло, скандалы пошли. Прочитаешь в газетах. В общем, держись, парень, и все будет нормально. Я тебе сильно завидую. У тебя еще все впереди…

— Ну да, например, потеря квартиры, — усмехнулся Вадим.

— Плюнь. Не это главное, — махнул рукой двойник, и глаза его снова заблестели от нахлынувших воспоминаний: — А на Татьяну обрати внимание. Рыжий локон над ушком… камейный профиль… До сих пор помню, как у меня от нее поехала крыша. Персик, а не девушка.

— Старый развратник, — с серьезным лицом произнес Полуэктов.

— Чья бы корова мычала, — ответил старик, и Вадим поспешил добавить:

— Как же не обращу, если ты уже все за меня сделал?

— Вот-вот, не отпускай ее, — мечтательно проговорил старик и заключил: — Нет, я доволен прожитой жизнью.

— Господи! — воскликнул Полуэктов. — Чтобы встретиться с этим старым… Чтобы услышать всю эту ерунду, я возвращаюсь домой бездомным.

— Привыкай.

Последующие сорок лет для Вадима Николаевича Полуэктова пролетели в сплошных заботах, да так быстро, что ему было не до воспоминаний о том коротком путешествии во времени. Но в день своего семидесятипятилетия, в полном одиночестве и безденежье, он вспомнил о нем и не испытал ничего, кроме душевной и совершенно материальной горечи, какая бывает при больной печени.

В назначенный день, когда должен был появиться его молодой биологический двойник, Вадим Николаевич проснулся в отвратительном настроении. Он плохо себя чувствовал, болела спина, тянула грыжа. Полуэктов тяжело поднялся с постели, оглядел свою захламленную трехкомнатную квартиру, в сердцах плюнул и снова завалился спать. Ни ехать на встречу, ни готовиться к приезду молодого разгильдяя ему не хотелось. Но около десяти утра тот прибыл сам, объявив о своем появлении настойчивым звонком в дверь.

Вадим Николаевич встретил двойника совсем не гостеприимно. Он с неудовольствием осмотрел его с ног до головы, отметил про себя, что тот одет, как попугай, и с порога грубо произнес:

— Пошел вон, болван!

На лице гостя отразились недоумение, страх и беспокойство, туда ли он попал. Протянутая было рука повисла в воздухе, затем скользнула назад, и он растерянно пустился в объяснения:

— Здравствуй, это я. Вадим Полуэктов. Я — это вы… то есть ты, только моложе.

— А ты думаешь, я не знаю, — наслаждаясь его глупым видом, расхохотался Вадим Николаевич. Но смех его прекратился так же неожиданно, как и начался. Полуэктов разом как-то сник и жалобно произнес: — Господи, ну почему ты такой дурак? Летаешь и летаешь. Тебе что, больше нечем заняться?

— Я в первый раз, — удивленно ответил гость.

— Иди-иди отсюда, бездарь, свидание окочено! И больше не прилетай! — неожиданно рассвирепел Вадим Николаевич и с треском захлопнул дверь перед самым носом своего молодого двойника. Последние слова были сказаны им просто так, для усиления эффекта, потому что за свою долгую жизнь он давно смирился с тем, что все-таки перемещение было только одно.

А на следующее утро после появления гостя Полуэктов узнал, что наконец выиграл в государственную лотерею двенадцать миллионов. В этот же день вся сумма была переведена на его счет. Вадим Николаевич сидел в кресле, смотрел на экран компьютера, где прыгали циферки, и блаженно улыбался. Теперь он мог позволить себе продлить жизнь лет на пятьдесят, а то и больше. Но от радости у Полуэктова не выдержало сердце, и последняя его мысль была: «Повезло этому дураку. Через сорок лет он все-таки разбогатеет».

Вадим Николаевич умер миллионером.

Александр Бачило

Тележкин и сыновья

Каждый год мы собираемся у нашей Аси Фаизовны всем классом. Ну, всем не всем, но человек десять — пятнадцать всегда бывает. Без мужей и жен, понятное дело. Какие жены, мужья в десятом «А»? Вот они, наши девчонки, и мы вот они — их мальчишки. Можно дружить, дергать за косички и чубы (у кого еще есть, за что ухватиться) и даже ухаживать — в этом особый юмор. Все равно ведь никто всерьез такие ухаживания не воспринимает, ведем себя, как детвора. Правда, выпиваем и закусываем по-взрослому, и Ася, которая раньше нас за это гоняла и вызывала родителей, теперь тосты произносит.

Почему-то встречи с одноклассниками гораздо интереснее всяких там корпоративных вечеринок и дней рождения. Может быть, потому, что встречаются не обрыдло-вежливые сослуживцы и не родня ежедневного употребления, а люди, которых не видел целый год, а кого и дольше. Им есть, что порассказать, есть, что вспомнить, им действительно интересно, как у тебя дела.

— Мальчишки, наливайте! Зыкин, ты чего сидишь? В десятом классе тебя уговаривать не приходилось! — Ася Фаизовна подняла бокал. — Выпьем за нашу Леночку Ушакову, чтоб все у нее было хорошо и в срок.

— И чтоб пацан, — добавил Валерка, — здоровый, на четыре кило.

— Сиди ты! На четыре! — замахали на него девчонки. — Тебя бы самого заставить!

— А я вот родился два семьсот, — прогудел огромный Вовка, — и ничего.

— Да ты и в восьмом был еще два семьсот, — заметил Аркаша, — а потом как попер!

— Это всегда так бывает, — сказала Ася Фаизовна, — в восьмом классе мальчики мельче девочек. А к десятому — вытягиваются.

— Ну уж и мельче… — Вова расправил необъятные плечи.

— Мне в седьмом Астафьев по плечо был! — наябедничала Танька Короткова.

— Не ври ты, Коротыха! — привычно парировал кандидат медицинских наук Аркаша по кличке Астафон.

— Спорим?! — Танька вскочила. — Мы на фотографии рядом стоим! Ася Фаизовна, можно посмотреть альбом?

— Ну, мы пить-то будем или нет? — простонал Валерка. — Мне завтра вечером в рейс, а я еще ни в одном глазу!

— Да-да! — спохватилась Ася. — Потом фотографии! Короткова, сядь на место! Давайте, за Леночку Ушакову!

— Аж сердце екнуло! — сказала Танька. — Я думала, вы скажете: «Короткова, к доске!»

Ржем…

— Ну че ты, где ты? — спросил Санька Тележкин, когда мы вышли на балкон покурить.

— Да там же все… — я пожал плечами.

— Не женился, не защитился?

— Бог миловал…

— Астафьев-то, вон, докторскую пишет. И фирму свою открыл. Лысины волосами засаживает, бабки рубит немереные. Клиентов чуть ли не из правительства окучивает.

— Аркаша молодец, — вздохнул я. — Пахарь. А мы вот к труду крестьянскому непривычные. Сажать, окучивать да рубить не умеем. Клопы кабинетные!

— Да ладно тебе, — без сочувствия сказал Саня. — Все я про тебя знаю!

— Что знаешь?

— Ну-ну! Скромник тоже нашелся! Все газеты про ваш институт пишут, я тебя и по ящику уже видел! Колись сразу: твое изобретение?

— Да какое изобретение-то?! — недоумевал я.

— Ты че, как неродной? — обиделся Саня. — Уж мне-то, наверное, можно рассказать? Ни хрена себе, изобрел машину времени, а сам шлангом прикидывается…

— А-а! — я наконец понял. — Вон ты о чем! Это ротороид, что ли, машина времени?

— Не знаю, кто там у вас чем роет… — Тележкин нервно сплюнул за перила балкона, — по телику ясно сказали: «В Институте создания проблем группой ученых… тыры-пыры…» — и тебя показывают, типа, вот этот чудик все и замутил. И теперь, значит, исполнилась вековая мечта какого-то там писателя…

— Уэллса, — вздохнул я. Черт меня дернул выскочить из монтажного лаза прямо на того типа с видеокамерой…