Развод. Я его так любила - Анна Грин

умудряется родиться столько злобы и агрессии, я не хотел ничего менять. И вся эта ситуация меня безумно раздражала, но вместе с тем мне почему-то именно сейчас стало казаться, как будто бы я очень важен в своей семье.

Я не понимал, с чем это связано, но если раньше все упиралось в то, что я глава семьи, то сейчас, потеряв этот статус, я стал осознавать нечто другое, что помимо того что я добытчик, я хозяин в доме, я ещё, оказывается, в один момент вдруг стал предателем со всех сторон.

Нет, я не ныл. Я понимал, что это закономерно.

Я просто не понимал фатального желания моих женщин разрушить все до основания.

Какой они реакции от меня хотели, чтобы я, наплевав на всякое мужество, ползал у обоих в ногах и рассказывал о том, что никого лучше у меня в жизни никогда не было. Да, я не считаю, что поход налево это прям какой-то доблестный и гениальный поступок. Нет, это, скорее всего, продиктовано какой-то неудовлетворённостью. Причём я не понимал, в чем я был неудовлетворён. Для меня это до сих пор оставалось загадкой. Мне казалось, что какие-то поступки я совершал чисто на автоматизме: прошло пару лет, надо поменять машину. Прошло пару месяцев, надо поменять костюмы. Прошло пять лет, значит, мы берём новую недвижку. И что-то, видимо, произошло, что истекло какое-то время и появилась любовница.

Я не гордился этим, но вместе с тем и расшибать лоб об пол я тоже не собирался.

Не надо, это было слишком, я был готов по любым фронтам признать свою вину, я был готов на то, что наша жизнь все равно потерпит изменения, но я не готов был расставаться со своей семьёй, и дело было не в том, что мне нужна была кухарка, уборщица и так далее, я это все прекрасно могу нанять, оплатить и вообще не париться на этот счёт. Да, господи, даже секс возможно оплатить в этом мире. Но мне нужна семья моя, мои девочки вредные, капризные, избалованные, и каждый раз, когда я набирал номер телефона жены либо дочери, меня скручивало лютой болью, которая заставляла каждую клеточку организма орать о том, что все плохо, шеф, все пропало.

Я не понимал, откуда появлялось это безумное чувство, что все пропало, но с каждым прожитым днём оно крепло, и теперь, во время звонка, я уже думал не о том, чтобы продавить какую-то ситуацию, а я молился лишь о том, чтобы мне вообще ответили, и Роза говорила со мной сквозь зубы. Вот это вот вообще унижало больше всего.

— Нет, пап, все хорошо, —сказала она через пару дней после того, как я с Зоей съездил в больницу.

Меня реально очень сильно травмировало непонимание кто беременный.

Я жопой чуял, кто-то беременный.

Но если честно, я так задрался за столько лет питать беспочвенные надежды на то, что у нас с Зоей получится родить ещё одного ребёнка, что просто гнал от себя эту мысль.

Да, я действительно ворчал, бурчал, но мне было бы намного проще принять тот факт, что беременна Роза, это было бы намного комфортнее, потому что в отношении Зои…

Да, черт возьми, кого я обманываю!

Да, я хотел ребёнка, но не той ценой, которую платила за это Зоя.

Не ее состоянием какой-то угнетённости, тонкой пергаментной кожи, отсутствие блеска в глазах.

Есть ситуации, когда цель оправдывает средства, здесь этой ситуации не было, ребёнок не оправдывал, что было заложено в процесс его рождения, и сейчас меня бросало то в жар, то в холод при мыслях о том, что я все правильно подумал, я все правильно посчитал и беременна все-таки Зоя.

— Ты можешь мне сказать, что у вас происходит? — Тихо спросил я у Розы, но она только разворчалась мне в трубку.

Вот это тоже очень сильно било по самолюбию.

Она как будто бы обесценивала меня заранее.

— Пап, у нас все хорошо, у нас ничего не произошло.

— Тогда, может быть, мне кто-нибудь объяснит, с чем связана беременность?

— Ни с чем… — и противно бросала трубку. Отлупить хотелось и плевать на то, сколько ей лет.

А ещё я не понимал, что у неё вообще в жизни происходит: то она со своим Стёпой носится, как с с тухлым яйцом в кармане, то сейчас вообще непонятно, как у них обстоят дела и к чему ведут эти отношения.

Я реально не отуплял что происходило в жизни семьи в моё отсутствие.

А Зоя вообще трубки не брала, словно бы бесила меня сильнее. Я понимал, что она фактически имеет право сейчас на любой каприз. Мне кажется, если она скажет, что для прощения необходима голова дракона, я только спрошу про его окрас.

Нет, это не говорило о том, что я буду прыгать зайчиком, но я прекрасно понимал, что есть у всего цена, и конфликтовали мы сейчас именно из-за того, что у меня и у Зои были разные цели.

У неё развод.

У меня сохранение семьи.

Это примерно как у дракона сожрать всю деревню, а у деревни — спастись от дракона.

Через три дня после того, как мы встретились с Зоей в больнице, я уже приблизился к такой точке невозврата, что готов был припереться домой и просто в истерике орать из-за того, что мне было дерьмово, настолько дерьмово, что я не мог спать.

Сон казался мне какой-то нереальной роскошью. Каждый раз, ложась в холодную постель, никем не заправленную и не расправленную, я ощущал, что больше так не могу. Мне не хватало уюта, мне не хватало чувства женщины рядом.

Нет, это не было касательно женщины-любовницы. Это было касательно женщины, вот именно «моей» женщины.

Ведь дебильная то ситуация заключалась в том, что я и к Ольге не испытывал какого-то особого пиетета, она просто была и была, ну, знаете, кто-то заводит щенка, а кто-то заводит любовницу.

Вот в момент, когда все вскрылось, я примерно это и понял, что я не сделал какой-то выбор, я не ощутил какие-то чувства, я действительно словно бы завёл щенка, и это просто люто дико звучало, и каждый раз себе по языку хотелось надавать за такое, но на самом деле это была правда.

Я уже даже распланировал, как вечером поеду к Зое с Розой, и мы сядем за стол переговоров, потому что так дальше продолжаться не могло.

Я не хотел отпускать