Курс по соблазнению. Секс против дружбы - Юлия Крымова

валяется под ногами, и пустых коробок из-под пиццы квартиру Макса не узнать. Надо сказать ему, что это он должен тебе доплачивать.

— Давно вы дружите?

— Лет пять.

— А с кем-то из наших связь поддерживаешь ещё?

Когда-то во дворе у нас была большая дружная компания. Я, Скорикова и Ерохина были младше всех.

Костя, моя сестра Инга и её лучшая подруга Кира на два года старше. Они, как и мы с девчонками, учились в одном классе.

А в параллельном с ними Синицын, Родионов, Петренко и Иванюк. Звёзды футбольной команды.

Инга в тайне от родителей крутила роман с Ярославом Родионовым. Поэтому ежедневно мы все собирались у него дома.

Сестра тащила меня, ведь отпускали гулять нас только вместе. Я брала с собой Ольку и Нинку, чтобы не скучно было сидеть одной в комнате, пока Инга с Ярославом закрываются у него в спальне. Костя приходил, так как общался с ребятами. И потому, что ему нравилась Кира Белецкая. Он, конечно, это не афишировал. Даже мне. Но я знала. Разве голубоглазая и харизматичная Кира могла оставить кого-то равнодушным? А ещё модная и до неприличия развязная. Помню, в наше последнее лето она проколола себе пупок и специально стала носить лишь короткие топы.

Кажется, это всё было в другой жизни. И не про нас вовсе.

Ржавые качели. Разбитое крыльцо школы, где мы любили собираться на большой перемене. Колёса, закопанные в землю, вместо ограждения для клумбы. Наши имена, выцарапанные на облезлых перилах.

Совершенно другая эпоха. Другие оболочки нас. Моложе. Искреннее. Счастливее.

— Нет. Когда вы переехали, все как-то разбежались, — глухо отзывается друг. — Синицин в Америку укатил. Остальные — не знаю. Белецкая иногда пишет. Недавно напомнила, что через две недели у неё день рождение. Каждый год приглашает, видимо, по-привычке. Но я не ходил ни разу.

Смотрю на него с немым вопросом. Однако Костя упрямо игнорирует моё любопытное «Почему».

— Как сестра, кстати?

— Мы почти не общаемся, — отвечаю негромко.

— Это как-то связано с вашим внезапным исчезновением?

Спасибо, что считывая нужные ответы по моему лицу, Костя разумно переводит тему.

Друг рассказывает про сегодняшнюю тренировку. Про то, как Нинкины сыновья пытались повалить Аверина на ковёр. Как одновременно повисли на нём, отчего со стороны он, наверное, был похож на обезьяну из мультика с кучей малышей. Представляя эту картину, я даже не пытаюсь сдерживать смех. Хохочу до слёз.

— Скорикова говорила, что её пацаны от тебя в восторге, — признаюсь, вытирая размазанную тушь.

— Что ещё тебе говорила Скорикова? — усмехается друг.

Интересно, Костя знает, что ступает на опасную территорию?

Ведь вспоминая наш с Нинкой вчерашний разговор, я отпиваю глоток Каберне и максимально сексуально провожу языком по верхней губе. Как бы стираю остатки вина, но на деле каким-то неведомым образом заставляю зрачки другу увеличиться.

Лёгкая и непринуждённая атмосфера в раз улетучивается. Уплывает в раскрытое окно, оставляя место чему-то совершенно другому. Неизвестному.

Это сложно не заметить и не почувствовать.

Кажется, даже пахнуть начинает иначе. Остро. Терпко. Я бы сказала, белоснежными хрустящими простынями, которые вот-вот будут зверски измяты и перепачканы сочными летними ягодами.

Заметив, как взгляд Кости плавно соскальзывает с моих губ на шею, а после без всякого стеснения слишком по-мужски перетекает в декольте, я наконец-то выныриваю из глубоких волн внезапно нахлынувшего желания.

У меня не так много близких людей здесь, чтобы ими разбрасываться. К чему ставить эксперименты над нашей дружбой? Только чтобы доказать что-то Скориковой?

Или не только?

Мы допиваем вино, заменяя разговоры тягучими паузами. А те редкие слова, что всё же вылетают из нас, произносятся совершенно с другой интонацией. Более протяжно и тихо.

В какой-то момент такой молчаливой беседы тонкая бретелька моего сарафана самостоятельно сползает вниз. Или это Костя силой мысли стягивает её? Оголяет плечо, будто на что-то намекая.

Какой бы вариант ни был, я не спешу возвращать её на место. Улыбаясь, наблюдаю за мужской реакцией.

Серые глаза открыто ласкают оголённый участок кожи. Метят родинки и трогают едва показавшуюся часть груди.

Никогда бы не подумала, что взгляд осязаем. Но я буквально ощущаю его тёплыми невесомыми прикосновениями.

Нам стоит прекращать. Ведь правил этой игры я практически не знаю. И как реагировать, когда друг очень недвусмысленно смотрит на мои губы, тоже.

Не спрашивая, будет ли Костя кофе, я подскакиваю с места и завариваю нам двойную порцию.

Надеюсь, он не подумает, что я так тонко намекаю на продолжение?

Или, наоборот, я хочу, чтобы понял всё именно так?

А если всё-таки подумает? То что? Начнёт проявлять инициативу? И как тогда вести себя?

Боже, пьяный мозг неуверенной в себе женщины — отдельный вид насилия.

На самом деле всё просто: я не хочу, чтобы Аверин уходил. Да, у меня полное непонимание происходящего, но мне нравится ловить своё отражение в его потемневших глазах. Там я как-то по-особенному красива.

И Костя, словно подслушав мои мысли, медленно потягивает давно остывший крепкий кофе.

Похоже, ночь без сна нам обеспечена в любом случае.

Мы с Авериным продолжаем сидеть за столом, даже когда чашки в наших руках давно опустели. И только когда из комнаты Ника начинает доноситься возня, оба понимаем, что пора закругляться.

— Спасибо за ужин, — произносит Костя, стоя у входной двери.

И опять это странный взгляд на мои губы. Он хочет меня поцеловать?

А я? Хочу?

— Спасибо за компанию, — отвечаю, не зная куда деть руки.

Сначала тереблю тонкий серебряный браслет, затем трогаю безымянный палец. Никак не привыкну, что третий месяц на нём нет кольца.

Конечно, Костя всё это замечает. Усмехнувшись, желает доброй ночи и тянется к дверному замку. Однако через секунду разворачивается и притягивает к себе. Так внезапно и несдержанно, что я могла бы смело принять происходящее за очередной сон.

Но мужские тёплые губы на моих губах настолько реальны, что я просто жмурюсь от удовольствия и сама прижимаюсь крепче.

Что я знала о поцелуях до этого момента? Ничего. Абсолютно.

Да, так оказывается бывает, когда выходишь замуж в девятнадцать.

Вряд ли те слюнявые лобызания, на которые расщедривался Игорь в минутную прелюдию перед сексом, можно отнести к определению «поцелуй».

Это больше сравнится с модным массажем здоровенными улитками Ахатинами, что ползают по твоему лицу, оставляя скользкие, противные следы.

Костя же делает всё совсем иначе. Плавно раздвигает мои губы своими. Поочередно обнимает то верхнюю, то нижнюю. Будто и не целует вовсе, а пробует подтаявшее мороженое. Аккуратно слизывает, пока оно не растаяло окончательно и не растеклось в молочную лужицу.