Не родные. Малышка в награду - Елена Левашова

руках. Смотрю на спящую дочку, осознавая, что лишь она удерживает меня от истерики. Она — мой якорь, маяк в ночи… Мой смысл и счастье. И я не позволю себе растечься перед этими людьми лужицей…

В одном Шрамченко был прав — Саша уже не тот наивный, любящий мальчик. Он циничный, расчетливый мужчина, пользующийся своей властью и возможностями. А то, что вчера было… Это так… Дань прошлому, слабость… Господи, я едва сижу, мечтая, чтобы собрание поскорее закончилось. А ведь моя судьба решается.

— Мария Дмитриевна, мы решили составить исковое заявление в суд на запрет приближения к вам Федосеева Романа. Я подробно опишу то, что видел вчера. Его угрозы и преследования не останутся без внимания, — решительно произносит Алекс.

— Александр Матвеевич, спасибо вам. А вы не думаете, что судья откажет? Роман — отец Вари и имеет право видеться с дочерью. Он не лишен родительских прав.

— Кстати, да, — кивает один из юристов — светловолосый мужчина в голубом пиджаке. — Федосеев может подать встречный иск. Доказать несостоятельность Марии как матери. Убедить судью принять во внимание его финансовое преимущество. В первый год жизни младенца молодые мамы находятся, увы, в весьма уязвимом положении. Мало кому удается сохранить работу и…

— Мария, а Роман платит алименты? — оживляется Яна.

Ее забыли спросить…

— Нет. И никак не помогает нам. Он предлагал деньги. Просил, чтобы я отказалась от своей доли в нашей совместной квартире. Я их не приняла. Мои родители принимали участие в ее приобретении, понимаете? Разве я должна за копейки лишать свою дочь законного права на долю в квартире?

— Конечно, нет. Вы правильно рассудили, Мария, — важно отвечает Саша.

Такой весь из себя… Интересно, легко ему держать себя в руках? Неужели, ничего не екает?

— Юристы составят иск и завтра же отправят его в суд.

— Я планирую вернуться домой в ближайшие дни. Мне нужна ясность: в какой именно суд отправят документы? И…

— Держите связь с Игорем, — произносит Алекс, поворачиваясь в сторону светловолосого юриста. — Он отправит документы по месту вашей прописки. Вы же прописаны у мамы?

— Да. И квартиру она переписала на мое имя. Так что обвинить меня в несостоятельности судья не сможет. И… Я подрабатываю. Везде, где можно… Ребенок одет и накормлен, и…

— Мария Дмитриевна, никто не просит от вас оправданий, — дрогнувшим голосом произносит Алекс.

Кажется, мои слова пробудили в нем что-то затаенное… Словно ему нас жалко… Не хочу этого. Пусть ненависть, презрение, но не жалость… Я молодая, красивая женщина, которую он не выпускал из объятий до рассвета. Здоровая и сильная. А не жалкая ветошь, в самом-то деле!

— Мне не в чем оправдываться, — отвечаю твердо. — Тогда я могу идти?

— Идите. Игорь Андреевич свяжется с вами.

— Простите… А Оксану нашли? У нее был огромный живот, когда я видела ее в последний раз. Выходит, тот ребенок оказался для Романа недостаточно хорош? — осторожно спрашиваю я.

— Мы с ней связались, но она наотрез отказалась помогать. Ребенок не от Романа, — выдыхает Алекс. — По словам Оксаны, как только Роман это выяснил, он выгнал женщину из дома.

— Ладно… Спасибо вам всем за помощь. Я очень благодарна. Вышлите счет на оплату мне на почту, — добавляю важно.

Яна громко хмыкает в ответ на мои слова. Думала, я никчемная нищенка? И Саша помогает мне из жалости?

— Маруся, ничего не надо. Я же обещал помочь и… — бормочет Алекс.

— Не хочу злоупотреблять вашим добрым отношением, Александр Матвеевич.

— А вот это правильно, — певуче протягивает Яна. — Прости, Сашенька, если вмешиваюсь, мне по статусу положено следить за семейным бюджетом.

— Поздравляю с будущей свадьбой, — добавляю холоднокровно. — Малышке пора есть, если позволите, мы поедем домой.

— Поезжайте, — поникшим голосом отвечает Алекс.

Вот и все… Все кончено. Неужели, ничего нельзя сделать? Совсем ничего? Кормлю Варю в туалете, меняю ей подгузник и вызываю такси.

— Скажите, а видеорегистратор записывает, когда машина не движется, а стоит на парковке? — спрашиваю, не теряя надежды отыскать правду.

— Не всякий. Владельцы дорогих машин устанавливают такие. Доказательства нужны, дочка?

— Да, к сожалению. Мне не верит дорогой человек. А я говорю правду… Не хочу, чтобы он совершил ошибку, женившись на змее.

— Думаешь, надо? Не наживешь после этого в его лице врага? Подумай, детка. Может, оставить его разбираться самому?

— Подумаю, — отвечаю из вежливости.

И не собираюсь отступать! Расплачиваюсь и выхожу из машины. А когда она скрывается за поворотом, осматриваю припаркованные машины. Да у нас и камера имеется! Прикручена к столбу напротив подъезда. Из дверей выходит старушка с белой болонкой в руках.

— Извините… Подскажите адрес управляющей компании. Это же они камеры установили?

— Нет, дочка. Это Василий Львович поставил. Он в тридцать второй квартире живет. Ему все время машину царапали, вот он и поставил… Поднимись к нему, спроси про записи. Потеряла чего? Или украли?

— Да, потеряла. Спасибо вам огромное.

Потеряла… Счастье, надежду, веру… Все потеряла, только Варенька у меня осталась. Решительно вхожу в подъезд и поднимаюсь на пятый этаж — в квартиру Василия Львовича.

Глава 20

МАРУСЯ

— А вы откуда? Давно здесь живете? — прищуривается высокий мужчина лет пятидесяти. В его руках нетерпеливо ерзает большой, рыжий кот. Он словно думает, пустить нас с Варей или прогнать?

— Можно мне войти? Я все вам расскажу.

— Проходите. Малышка у вас… красавица. Вся в маму, — улыбается он. — Гарфилд, иди в гостиную, дай мне поговорить с гостьей, — добавляет, обращаясь к коту.

Тот громко мурлычет и нехотя проходит в комнату. Варька завороженно наблюдает за пушистым красавцем.

— Проходите, я вас чаем угощу. Простите за небольшой бардак — жена с дочкой в санаторий укатили, я сам хозяйничаю. Я так и не понял, за какой период вам нужны записи?

— Вчера ко мне приходила женщина в сопровождении бугая. Она невеста близкого мне человека. Раньше мы любили друг друга и… Господи, не думала, что будет так сложно объяснить.

— Успокойтесь. Как вас…

— Маруся. Мария.

— Маруся, вы уже у меня дома. Сейчас чаю выпьем, вы все мне расскажете.

— Спасибо вам… У меня кусок в горло не лезет. Ни о чем думать